Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [23]

В казанской пересылке сестра-хозяйка Мавлия перевязала мои дырявый норвежский свитер, а зэк-портной сшил мне элегантный френч из английской шинели. И если Мавлия эту работу выполняла из теплых чувств ко мне, то портному потребовался сульфидин, в то время весьма дефицитное лекарство.

Красивую зеленую шелковую рубашку я купил за две пайки хлеба у цыгана, правда, вместе со вшами, а вот с ботинками дело обстояло плохо.

Был такой момент в Ошле, когда я уже заказывал себе лапти, но потом удалось приобрести коричневые полуботинки, да еще крепкие короткие немецкие сапоги. Последние я купил у бывшего старосты, который служил у немцев во время оккупации.

Торговля в лагерях строго запрещалась и каралась карцером. Единственное — трудно было поймать зэков во время сделки, но иногда это удавалось. Особенно тогда, когда предмет торговли был необычен и бросался в глаза, как например, эти короткие немецкие сапоги.

У Могай-района были острые глаза и хорошая память и он, вероятно, во время шмона, который проводился регулярно, обратил внимание на эти сапоги. И вот однажды, когда я ходил в них по зоне, он остановил меня.

— Откуда у вас эти сапоги? — обратился он ко мне с оттенком злорадства. Он, видимо, уже заранее ликовал, что наконец-то может мне показать свою власть и даже посадить в карцер.

— Как откуда? — я старался сделать удивленное лицо,— они у меня уже давно.

— Где вы их взяли?

— Мне выдали их в казанском пересыльном пункте.

— Врете. Почему я их раньше у вас не видел?

— Потому что сейчас слякотная погода и в полуботинках неудобно ходить.

— Вы купили их здесь. Мне это известно. Не морочьте мне голову.

— Вы ошибаетесь.

— А я вам докажу, что вы нагло врете, — с этими словами он повернулся и направился на вахту.

Недолго думая, я сразу пошел в мужской барак, чтобы предупредить старосту.

— Ни в коем случае не сознавайтесь, что вы мне продали сапоги,— посоветовал я,— иначе нам обоим карцер. И вообще отрицайте, что они были у вас.

— Я же не дурак,— ответил он.

Вечером меня вызвали на вахту, где уже находился староста.

— Вы его знаете? — спросил его Могай-район, указывая на меня.

— Конечно, это врач.

— У нас есть сведения, что вы ему продали сапоги.

— Какие сапоги?

— Короткие, немецкие.

— У меня таких никогда не было,— староста сделал невинное лицо.

— Они были у вас. Я их заметил во время обыска.

— Ошибаетесь, гражданин начальник, наверно, видели у кого-нибудь другого. Я бы такие не продал, если бы имел. Сам хожу в рваных туфлях.

— Врете!

— Зачем мне врать? Я же не враг себе. Знаю, что торговля в лагере запрещена. О карцере не мечтаю.

— Если будете изворачиваться, попадете быстро туда и надолго.

— Как я мог продавать сапоги, если у меня их не было?

Могай-район задумался, видимо, не зная, как продолжать эту «беседу». Он посмотрел злыми глазами сначала на меня, затем на старосту, а потом рявкнул:

— Убирайтесь! Но на этом наш разговор еще не закончен. Меня не обманете.

— Наверно, хочет допросить ваших соседей по бараку, знают ли они ваши сапоги,— предупредил я старосту.

— Мои сапоги мог увидеть лишь Могай-район во время шмона. Я их держал в торбе и никому не показывал. Боялся, что стащут. Они мне нужны были на «пожарный день» для продажи.

Могай-район действительно вызвал несколько зэков на допрос, но никто не дал нужных показаний.

Так ничем и закончилась эта история с сапогами, однако, Могай-район затаил на меня злобу. 

Алиев, Букетов и другие

В мужском бараке мое внимание привлек смуглый и черноглазый, высокий и стройный мужчина с черными усиками и типичными кавказскими чертами лица.

— Вы, случайно, не из Грузии? — поинтересовался я.

— Нет, я азербайджанец.

— А как ваша фамилия?

— Алиев.

— Не по 58-ой?

— Нет, по 136-ой (убийство).

Я потом часто встречался с Алиевым. Это был чрезвычайно располагающий к себе, дружелюбный, сердечный человек, который ради друга готов пожертвовать не только последнюю рубашку, но отдать и свою жизнь.

Меня он всегда встречал, широко улыбаясь, показывая ослепительно белые зубы. Обнимая меня одной рукой, он обыкновенно спрашивал:

— Чем тебе помочь, док? Все для тебя достану.

За убийство он получил десять лет. В лагере он вновь совершил убийство (кто-то его оскорбил), и ему прибавили срок.

Никак не хотелось верить, что этот душевный человек способен на такие преступления.

Но однажды я увидел его иным. Вечером, после приема, медсестра Шура прибежала ко мне с испуганным лицом:

— Доктор! Алиев бегает по зоне с ножом и хочет кого-то зарезать.

Я увидел его бегущим мимо мужского барака в сторону бани. Глаза у него были красные, взгляд блуждал. Он скрежетал зубами, и руки его дрожали. В правой он держал длинный нож. Кажется, он ничего не видел. Алиев напоминал человека в состоянии амока. Задержать его оказалось невозможным. Он зарезал бы любого.

К счастью, уркаган, которого он искал, спрятался надежно. Алиев его в тот день не нашел и постепенно успокоился.

В этом, в общем хорошем человеке, темперамент и страсти оказались сильнее разума. Они его и привели за колючую проволоку. Почти рядом с ним на нарах лежал еще один осужденный по статье 136, бывший старший лейтенант Букетов — красивый молодой человек лет двадцати восьми с очень правильными чертами лица и темными волосами. Таких убийц, как он, я потом встречал неоднократно.