Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [18]

Опера, обычно, работают по принципу: услуга за услугу — и Судиловская должна была получать какие-нибудь поблажки.

Тогда я вспомнил, что в отличие от других зэков она получала довольно легко свидания с дочерью. Вполне возможно, это и был один из знаков внимания, оказанных опером.

Я по своей натуре человек не мстительный и поэтому решил не обращать внимания на своеобразную деятельность своей помощницы. Единственное — избегал разговоров на политические темы и о жизни в местах заключений.

Согласно моим взглядам, люди, желающие другим зла, не остаются без наказания, в чем я позже мог убедиться не однажды.

Как-то Судиловская показала мне фотографию молодого человека, не лишенного привлекательности. Узкое лицо, тонкий прямой нос, сжатые губы, черные усики и гладкие черные волосы, зачесанные назад. Но глаза этого человека были жесткие и очень не добрые.

— Как он вам нравится? — спросила она.

— Что я могу сказать, довольно интересное лицо.

— Да, он настоящий красавец.

Хотелось сказать, что это лицо сутенера, но я оставил это мнение при себе.

Из слов Марии Алексеевны я понял, что дочь может выйти замуж за этого альфонса и просит ее совета.

Некоторое время спустя молодая пара пришла в колонию, чтобы обсудить все вопросы их будущего союза.

— Очень приятный и обходительный молодой человек,— рассказывала мне после свидания Судиловская.— Они хотят устроить свадьбу через месяц. Я не против. Неужели я должна помешать счастью своей дочери? Не знаю только, как быть с домом?

— А при чем здесь дом?

— Понимаете, он не хочет жить в Йошкар-Оле, а желает переехать ближе к Сталинграду. Там у него родные. В этом случае дом придется продавать. Конечно, очень не хочется, но другого выхода нет. Нельзя же дом оставить без присмотра. Я попросила их подождать еще немного... во-первых, надо обсудить этот вопрос еще с мужем, а затем переоформить дом на дочь.

— А что скажет муж?

— Не думаю, чтобы он возражал.

Мужа Судиловской я видел лишь мельком — худощавый мужчина, несколько выше среднего роста, выглядевший очень несчастным. Видимо, он находился под ее каблуком. Вскоре он был переведен в другую колонию.

Кончилась вся эта история очень грустно. Дом был переписан на молодую девушку, а затем продан за 68 тысяч рублей. После свадьбы юная пара отправилась на пароходе в сторону Сталинграда. В пути альфонс исчез в неизвестном направлении... Конечно, с деньгами.

Девушка кое-как, без единой копейки, добралась до Ульяновска, где у нее проживали родные. Я не желал зла Марии Алексеевне. Такую кару она не заслужила.

Интересно, что моя помощница вела далеко не монашеский образ жизни и приручила к себе бывшего фельдшера, который был на добрых десять лет моложе ее. Его привлекали, конечно, не женские прелести медсестры, а ее щедрые дары в виде хлеба и каши.

Когда его отправили в этап, он не забыл прихватить и кое-какие вещи своей возлюбленной.

В колониях острой проблемой было то, что мужчины чаще всего были отделены от женщин. В Ошле эта проблема почти не существовала, даже тогда, когда в зоне оставалась лишь обслуга. Те из зэков, которые хотели «утолить жажду» и не жаловались на отсутствие мужской силы, всегда находили себе женщину. Они в таких случаях обычно отправлялись в прачечную, где трудились крепко сложенные деревенские бабы в лучшем возрасте, которые никому не отказывали и не потому, что были развращены, а просто из жалости. А вообще-то, здесь не признавалась платоническая любовь. Всякая встреча с представительницами прекрасного пола была связана с определенным риском для обоих партнеров. Поэтому каждый думал так: если рисковать, то уж за стоящее дело.

Простые дружеские отношения с рукопожатиями и нежными поцелуями могли вызвать лишь недоумение. Меня в таких случаях не раз спрашивали: а ты меня, наверное, не любишь?

В тот день я пришел как обычно в амбулаторию после обхода больных, чтобы немного почитать.

У стола сидела незнакомая девушка лет двадцати, которая приветливо мне улыбнулась. Бывает любовь с первого взгляда. Эту девушку я полюбил сразу. Даже голова закружилась, когда взглянул на нее. Чем-то она мне напоминала мою жену Милу, но не ту, которая вышла замуж за меня в 1941 году, а ту, которую знал по фотокарточкам, когда ей было лет 19—20.

Сперва я обратил внимание на большие ясные, серые глаза, очень добрые и ласковые. Затем взгляд упал на темно-русые волосы, которые изящно облегали овал лица, и на аккуратные уши и нос. Рот был небольшой с красиво очерченными губами. Не скрывались от глаз и высокая грудь, и тонкая талия.

На ней была темная блузка, шею украшали простые бусы, сверху блузки был надет легкий пиджачок с буфами. Я поздоровался и сел напротив девушки. В таких случаях очень трудно начинать разговор, тем более, что не было известно, кто она — заключенная или вольнонаемная. По тому, как она себя держала — очень раскованно, я мог предположить, что она, вероятнее всего, вольнонаемная. Заключенная вряд ли села бы так непринужденно за мой стол. Оказалось, что она также медработник и пришла в гости к Софье Ивановне, с которой была дружна.

— Вы давно в Ошле? — задала она вопрос.— Я вас раньше не видела здесь.