Мария Валевская - [71]

Разве не примчалась ты, как безумная, рискуя, что тебя задавят, лишь бы увидеть меня, лишь бы меня разжечь? Мое сердце похитили эти взгляды, такие прочувствованные, эти слова, такие страстные… а потом ты исчезла. Я ищу тебя повсюду, не могу найти, а когда ты являешься, одной из последних, я нахожу в тебе только лед, тогда как я горю.

Послушай, Мари! Знай, что я всегда, сочтя что-либо невозможным или трудно достижимым, стремился к этому с еще большим жаром. Меня ничто не отвратит. «Нельзя» – пришпоривает меня, и я иду вперед. Я привык к тому, что судьба всегда уступает моим желаниям, твое сопротивление меня покоряет, твоя красота ударяет в голову, хватает за сердце.

Я хочу, хорошо пойми это слово, я хочу тебя заставить полюбить меня. Мария, имя твоей родины возродится благодаря мне. Благодаря мне ее ядро еще существует. Я сделаю больше того. Но помни, как эти часы, которые я держу и которые разбиваю на твоих глазах (и действительно часы полетели к моим ногам), точно так же исчезнет ее название и все твои надежды, если ты доведешь меня до отчаяния, отвергая мое сердце и отказывая мне в своем.

Обессиленная тревогой, я рухнула у его ног. Он был в состоянии невыразимого неистовства.

Опустим занавес перед сценой, которую я хотела бы вычеркнуть из жизни ценой своей крови.

Вы знаете, что это необычайный человек, это вулкан, охваченный честолюбивыми страстями, но его любовная страсть не менее бурная, хотя не столь продолжительная.

Тот, кто видел мир у своих ног, был у моих. Он осушал мои слезы, которые струились потоками.

(…)

Я не могла отступить. Оставалось идти вперед по этой каменистой стезе, которую проложила моя безумная экзальтация.

Жертва была принесена. Теперь оставалось только пожинать плоды, получить то единственное, что могло бы оправдать мое предосудительное состояние. Вот мысль, которая меня проникала. Властвуя над моей волей, она не дала мне пасть под тяжестью упреков совести и отчаяния.

С того случая мои посещения стали ежедневными, а мои надежды находились все в той же точке, всегда были только предвестием будущего.

Как-то вечером он сказал мне:

– Признайся, Мари, ты не меня любишь, ты родину любишь во мне.

– Да, сир, это правда. Я вижу в вас спасителя, который возродит эту страну, столь дорогую нам. Вы для меня божество, к коему возносятся миллионы голосов и рук, взывающих о помощи во всех селениях этого несчастного края.

Весь его люд почитает вас тем, кто одним дуновением, одним движением воли может поднять уже столько лет униженный рабством народ, который своими силами безуспешно пытался сделать это, но наверняка добьется всего с вашей помощью.

Все сердца преданы вам. Разве можете вы сомневаться в моем, когда вы уже довели меня до того, что я обо всем забыла? Обо всем! – и я расплакалась. – Но угрызения и сокрушение не будут меня терзать, если я получу единственное удовлетворение, достойное вас, достойное меня, возрождение моей отчизны.

Вот страстно желанный букет, вот единственный подарок, единственная награда, которую я могу принять без стыда и которая навсегда привяжет мое сердце. Вы обещали мне это! – сказала я, припадая к его ногам.

Он растроганно поднял меня.

– Можешь быть уверена, Мария, что обещание, которое я дал, будет выполнено. Ты же видишь, что частично оно уже исполнено. Я заставил Пруссию отдать ту часть, которую она захватила. Время сделает остальное. В одну минуту все не совершить. Нужно иметь терпение. Политика – это веревка, которая рвется, если ее чрезмерно натягивают.

А пока что пусть формируются ваши государственные деятели. Сколько их у вас? У вас много добрых патриотов, да, я признаю это, отдаю им должное: честь и отвага так и бьют из ваших храбрецов. Но этого недостаточно. Чтобы помочь моим видам, моим усилиям, нужно большое единомыслие и много хороших голов.

– Ну конечно, сир, они наверняка найдутся, можете в этом не сомневаться.

– Хорошо, но чем же тогда станет ваша власть, сударыня? Когда мужчины ведут праздную жизнь, правят женщины. Но если вы заставите их действовать, горе вашей власти! – сказал он, похлопав меня по щеке.

Так начинались обычно наши вечера, но любая мелочь быстро изменяла их. Император сам старался отгонять политические и серьезные мысли, переходя к нейтральным темам.

Он любил слушать салонные сплетни, расспрашивал о семейных тайнах, обожал неизвестные светские анекдоты. Ничья личная жизнь не уходила от его внимания.

Я исполняла его желания, говоря, что никто на свете не поверит, что величайший человек столетия, чья голова отягощена делами всего мира, забавляется такими пустяками.

– Наблюдательный человек, – отвечал он, – не гнушается ничем. Изучение человека, вот что меня больше всего интересует. Я дошел до материальных границ, переступить их я могу только изучая моральную сторону.

Нравы великих и малых влияют на судьбы народов. Отыскивая причины разлада, который подтачивает вашу страну и рушит ее устои, я распахнул золотые двери ваших дворцов, ваших салонов, поднял завесы ваших будуаров и альковов и именно там увидел источники зла.

Ваши граждане слишком вознеслись. Вы позволили им это. Сделали малыми тех, кто их окружает и кто, может быть, действовал бы лучше их. Чтобы задобрить, их приглашают на пиры. Чтобы помешать им в походах, в действиях, им в изобилии льют в глотку вино, а чтобы располагать их голосами – дают им деньги.