Мария Валевская - [5]

Шрифт
Интервал

После третьей неудачи я отказался от самостоятельных поисков и решил сосредоточить все внимание на биографических материалах, уже обнаруженных другими.

Уступая требованию читателей, я еще раз попробую подвергнуть эти материалы критическому анализу и отделить в них правду от легенды.

II

Вот она Кернозя – полудеревня, полугородок неподалеку от Ловича. Зеленая базарная площадь, несколько старых облупившихся каменных домов, свежие красные пятна новых строений. Рядом с базаром – каменный костел с остроконечной башней. Дальше – белый, в духе классицизма, барский дом, в котором жила с матерью, братьями и сестрами Марыся Лончиньская, впоследствии жена камергера Валевского. Похоже, что со времен Лончиньских немногое переменилось в общей панораме городка. Но в частностях перемен много. В белом доме теперь амбулатория. На краю былого барского парка построили чудесную школу в ознаменование Тысячелетия Польского государства. Ученики этой школы заботливо ухаживают за «парком пани Валевской». Дантист амбулатории, а одновременно и «общественный надзиратель за парком и дворцом», Стефан Чарнецкий, строит обширные планы, как бы использовать местные достопримечательности для привлечения туристов. Старожилы Кернози делятся рассказами, слышанными от прадедов. Сказывают, что бывал у Лончиньских сам Костюшко, будто ездил когда-то по Кернозинскому парку на белом коне сам «амператор Наполион» и кидал людям золотые. Легенды высосаны из пальца, так как Наполеон точно, а Костюшко вероятнее всего – никогда в Кернози не бывали. А вообще-то неизвестно, что в прошлом этой деревни правда, а что вымысел – особенно относительно былых обитателей барского дома.

В 1803–1805 годах – ас этого времени и следует начать рассказ о Валевской – отца Марии, Мацел Лончиньского (родовой герб – Перевязь), владельца Кернози и гостыньского старосты, уже не было в живых. Имением управляла энергичная вдова – пани Эва, урожденная Заборовская, – мать целой оравы детей. В 1938 году Адам Маусрсбергер обнаружил краткую опись крестильных актов (самих метрик уже не было) и впервые установил хоть какие-то персоналии всех молодых Лончиньских. Их было семеро: 1) Бенедикт Юзеф, 2) Иероним, 3) Теодор, 4) Мария, 5) Гонората, 6) Катажина, 7) Уршуля Тереза.

О сестрах Марин в исторических источниках сохранились только два упоминания. Французские мемуаристы зафиксировали, что одна из сестер (не названная по имени) сопровождала Марию в ее поездке на Эльбу в 1814 году. Кроме того, «Гербовник польского дворянства» Уруского гласит, что сестрой Валевской была рожденная в 1794 году Антонина Катажина Лончиньская, в первом браке Лясоцкая, во втором – Радван, в третьем – генеральша Рыхловская. Поскольку об остальных сестрах в гербовнике никаких упоминаний нет, можно предположить, что до зрелых лет дожила одна Антонина и что именно она совершила с Валевской историческую поездку на Эльбу.

Вместе с сестрами Гоноратой и Уршулей Терезой канул в Лету и средний брат Марии – Иероним. Зато сохранилось довольно много информации о деятельности остальных братьев – Бенедикта Юзефа, который был старше Марии на девять лет, и Теодора Юзефа Марцина, который был старше на год. Эти два брата, оба офицеры, оказали сильное воздействие на судьбу сестры, но все попытки установить личную степень воздействия каждого заранее обречены на неуспех, поскольку биографии молодых Лончиньских так сплелись и смешались, что одно это могло бы явиться темой для сенсационного романа.

Почти во всех биографических произведениях о Валевской выступает «единственный брат» Марии – полковник Теодор Лончиньский. Но этот книжный Теодор синтетическая фигура: он сплавил свои собственные биографические элементы с фактами биографии старшего брата (Вацлав Гонсёровский, автор романа «Пани Валевская», знал о слиянии этих двух исторических фигур, так как отказался от них полностью, дав брату своей героини вымышленное имя Павел). Мне кажется, что до открытия Мауерсбергера биографы и историки вообще не знали, что Бенедикт Юзеф Лончиньский – довольно известный офицер в Варшавском Княжестве – был братом императорской фаворитки. Даже великолепный знаток наполеоновской эпохи Шимон Ашкенази, упоминая старшего Лончиньского, считает его «близким родственником Валевской».

Главной виновницей этой биографической путаницы была, видимо, сама Валевская. Из книги графа Орнано можно понять, что автор, роясь в прабабушкиных бумагах, ни разу не наткнулся там на имя ее старшего брата. Все говорит за то, что в воспоминаниях и письмах Мария писала исключительно о Теодоре, как будто Бенедикта Юзефа вообще не существовало. Не удивительно, что биографы поступали так же.

Что могло заставить Марию исключить из своей биографии ближайшего родственника, который столько лет заменял ей покойного отца? Бенедикт Юзеф никак не относился к числу тех родственников, которых надо держать в тени. Он был храбрым солдатом еще во времена Костюшки, офицером в польских легионах в Италии, командовал прославленным конным полком в период4 Варшавского Княжества, под конец стал генералом. А Валевская, кажется, была особенно пристрастна к военным заслугам. И если уж она решилась вычеркнуть из своей жизни прославленного брата-генерала, то за этим должна была стоять какая-то драма.


Еще от автора Мариан Брандыс
Племянник короля

В мировой истории много интересных судеб. Литература часто обращается к описанию жизни королей, великих полководцев и других сильных мира сего. Но не менее интересны и судьбы людей, окружавших их.В центре внимания видного польского писателя Мариана Брандыса художественная и вместе с тем строго документированная реконструкция внутреннего мира героя – племянника последнего польского короля Станислава Понятовского.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Адъютант Бонапарта

В мировой истории много интересных судеб. Литература часто обращается к описанию жизни королей, великих полководцев и других сильных мира сего. Но не менее интересны и судьбы людей, окружавших их.В центре внимания видного польского писателя Мариана Брандыса художественная и вместе с тем строго документированная реконструкция внутреннего мира героя – адъютанта Наполеона Бонапарта Юзефа Сулковского.Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.