Марионетки - [9]

– Да, но…

Не дав мне договорить, Голиков повесил трубку.

– Никуда отсюда не выходите! – предупредил я на прощание Куракина. – А ты, Леночка, задержись сегодня, пожалуйста! Не оставляй его одного…

Район метро «Новогиреево», застроенный однотипными блочными домами, кипел вечерней жизнью. Во дворах тусовалась праздная подвыпившая молодежь. Напротив гастронома два дюжих мужика сосредоточенно лупцевали друг друга по физиономиям. Коммерческие палатки бойко торговали спиртным. Юрку я заметил сразу. Он стоял около билетных касс, нетерпеливо поглядывая на часы.

– Ну наконец-то! – воскликнул Голиков, завидев меня. – Еще немного, и мы бы опоздали!

– Объясни сперва, в чем дело! – потребовал я.

– Идем. По дороге расскажу.

Он потащил меня в ближайший двор, и я наконец узнал, что случилось. Юрка сегодня не терял времени даром. Он добросовестно проверил все установленные адреса. В двух квартирах никого не оказалась, в третьей рыдающая старуха сообщила, что внучка бесследно исчезла, и лишь в четвертом случае Юрке повезло.

– Кто там? – спросил из-за двери надтреснутый тенор.

– Мне нужен Евгений Коростылев, – ответил Голиков.

– Зачем?!

– Поговорить об одном важном деле.

– Уходите! – отрезал невидимый собеседник и, судя по всему, вывернул пробки, поскольку звонок перестал работать.

– Зачем тебе этот лысый мудак? – услышал Юрка и, обернувшись, увидел молодого, но изрядно помятого похмельем парня, спускающегося по лестнице с верхнего этажа. В руках он держал сумку с пустыми бутылками.

– Попьем пивка?! – не церемонясь, предложил Голиков, безошибочно угадав затаенное желание парня.

Тот не стал кочевряжиться, и спустя минут двадцать они уже сидели на лавочке у подъезда, поглощая холодное пиво, приобретенное в ближайшей палатке. Нового Юркиного знакомого звали Коля, и он прекрасно знал Коростылева, о котором придерживался весьма невысокого мнения.

– У него не все дома! – рассказывал Коля, с наслаждением глотая «лекарство». – Раньше был нормальный чувак, а несколько месяцев назад в законченного придурка превратился! Связался с какой-то сектой, начал нести чушь собачью, родную мать до инфаркта довел. Она сейчас в больнице лежит, так этот козел ни разу ее не навестил! В натуре, не вру… моя сестра их семью хорошо знает! Сперва Женька пытался проповедовать ребятам свое бредовое учение, но его послали куда подальше. Пусть они не паиньки и не подарки, но с головой у них все в порядке! Я тут встретил его на днях. «Чего же, – спрашиваю, – ты, сука, больную мать не проведаешь?» Знаешь, что он ответил? «Я, – говорит, – выше мирских привязанностей, гуру, мол, только боготворю, а родственники ничего не значат. Они мешают мне постигать истину!» Ну разве не сволочь?! – Коля в сердцах треснул кулаком по скамейке.

– Он все время взаперти сидит? – как бы между прочим поинтересовался Юрка.

– Да нет! Каждый вечер, в пятнадцать минут восьмого, не раньше, не позже, отправляется куда-то, вероятно, к своим лысым дружкам. По нему часы можно проверять!

– А эту девочку ты здесь не встречал? – Голиков вытащил из кармана фотографию дочери Куракина.

– Так ты мент? – разом помрачнел парень и, не слушая Юркиных заверений в обратном, замкнулся в себе.

Впрочем, того, что удалось узнать, было для начала вполне достаточно.

– Пришли! – сказал Голиков, указывая рукой на двенадцатиэтажный дом, ничем не отличающийся от десятков ему подобных. – Вон в том подъезде на втором этаже живет Коростылев. Если Коля не соврал, то вскоре наш лысый «приятель» должен появиться. Меня он не видел, тебя – тем более. Проследим, куда пойдет. Авось выведет нас на остальных!

Мы устроились на лавочке в середине двора, украдкой наблюдая за подъездом. Коля говорил чистую правду. Ровно в девятнадцать пятнадцать из дома вышел неряшливо одетый бритоголовый парень лет двадцати и, не глядя по сторонам, походкой робота направился к автобусной остановке. Пропустив его шагов на тридцать вперед, мы двинулись следом.

– Мерзкая рожа! – с отвращением прошептал Голиков.

Действительно, внешний вид Евгения Коростылева не вызывал ни малейших симпатий: бледное костлявое лицо, оттопыренные, как локаторы, уши, тонкие бескровные губы. Довершали картину пустые оловянные глаза. Рубашка его давно нуждалась в стирке. На тощем заду мешком болтались мятые штаны. Коростылев мерно передвигал ноги и за всю дорогу ни разу не обернулся. На автобусной остановке толпился народ: усталые работяги, болтливые тетки с авоськами, шумная компания малолеток с магнитофоном.

Через пару минут на горизонте показался переполненный автобус. Народ заволновался. Одутловатая старуха, до сих пор громко жаловавшаяся подруге на свои многочисленные недуги и неумолимо приближающуюся смерть, расшвыряв толпу с ловкостью профессионального регбиста, первой очутилась у дверей.

«Ай да бабка! – мысленно восхитился я, с трудом протискиваясь вовнутрь и стараясь не потерять сектанта из вида. – Я б на твоем месте давно в высшей лиге выступал!»

В спертом воздухе висела густая брань вперемешку со взаимными попреками. «Гражданка, проходите!.. В середине свободно… Сойдите с моей ноги… Куда прешь, очкастый… Двигайся ты, бугай!..Че-е-го?!» Наконец пассажиры с грехом пополам утрамбовались, двери, прищемив чью-то сумку, закрылись, и автобус, пыхтя от натуги, пополз по намеченному маршруту. Наш лысый «друг» бессмысленно таращился в окно, не обращая на давку и духоту ни малейшего внимания. Ехать пришлось далеко, почти до конечной. Постепенно народ рассосался, стало свободнее. Коростылев по-прежнему не реагировал на окружающее. Я уже начал терять терпение, когда он посмотрел на часы, изобразил на физиономии подобие улыбки и направился к выходу. Стараясь держаться в отдалении, мы последовали за ним.