Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая - [11]

И первое большевистское золото (200 кг) прибыло в Анкару уже осенью того же года. Всего же к 1923 году Кремль поставил кемалистам 40 000 винтовок, 327 пулемётов и 54 орудия[19]. Сорок тысяч винтовок – это, как мы понимаем, оружие, рассчитанное на несколько дивизий. Помощь что надо! Кемаль знал, куда бить и на что могут клюнуть большевики.

И они клюнули. Слишком уж велико было желание отбросить врангелевцев подальше от советских границ. Большевики пошли ещё дальше того, на что рассчитывали турецкие республиканцы: заключив в марте 1921 года договор с Анкарой, они отдали туркам Карс и Ардаган с прилегающими областями. Такая политика и, конечно, военная помощь со стороны РСФСР принесли свои плоды. Осенью 1923 года последний интервент покинул пределы Турции. С султаном было покончено, и теперь страна полностью оказалась во власти Ататюрка.

Теперь понятно, что французам и без русских в Дарданеллах было, мягко говоря, не совсем уютно. Потому-то ещё весной 1921-го союзнички начали некрасивую операцию по «выдавливанию» обратно в Россию солдат Русской армии, пожелавших вернуться домой. Каждому, понятное дело, была гарантирована неприкосновенность со стороны большевиков.

Получилось. К великому неудовольствию барона Врангеля, Галлиполи покинуло почти три тысячи гражданских беженцев, солдат и офицеров. Как на предателей на них, конечно, не смотрели, но было неприятно. Другое дело, что дальнейшая судьба этих людей сложилась по-разному, для многих возвращение стоило жизни.

А союзники напирали. Через год после вынужденного «сидения» на турецкой земле был окончательно согласован переезд русских частей 1-го корпуса в Сербию и Болгарию. К середине декабря 1921 года с последним эшелоном убыл на Балканы и генерал Кутепов.

«Великий Исход» русских продолжался…

* * *

…Эмигрантов смутных времён ещё никому не удавалось пересчитать. Это так же невозможно, как пересчитать, скажем, всех муравьёв в любом муравейнике: хоть одного да не досчитаешься, потому как тот, один, либо где-то задержался, перетаскивая какую-нибудь крупную гусеницу, либо… едва народился, пока всех остальных пересчитывали.

О количестве русских эмигрантов, оказавшихся в Европе к концу 1920 года, можно говорить лишь приблизительно. А приблизительно их «понаехало» почти два миллиона. Больше всего соотечественников бывшей Российской империи осело в Польше – почти миллион человек. В Германии – около 560 тысяч; во Франции – 175 тысяч; в Австрии – 50 тысяч; столько же – в Турции. В Италии и Сербии осело по 20 тысяч наших соотечественников; в Маньчжурии – более 100 тысяч человек.

К тому времени, когда Врангель наметил основные силы своей армии переместить в Болгарию, там уже находилось почти 10 тысяч эмигрантов-россиян, в основном из бывших военнослужащих разбитых деникинских частей. Поэтому разрешение разместить на территории этого небольшого государства ещё несколько десятков тысяч белогвардейцев стоило Врангелю немалых усилий. Тем не менее барону удалось-таки в диалоге с болгарским правительством найти точку взаимопонимания.

В итоге к концу 1921 года на Балканах осело чуть менее 45 тысяч русских беженцев: около 23 тысяч – в Болгарии, свыше 11 тысяч (в основном – казаков) – в Сербии. С Галлиполи, Константинополем и Лемносом было покончено. Хотя память о тех трудных днях первого года эмиграции русские навсегда сохранили в себе.

Иван Бунин писал: «Галлиполи – часть того истинно великого и священного, что явила Россия за эти страшные и позорные годы, часть того, что было и есть единственной надеждой на её Воскресение и единственным оправданием русского народа, его искуплением перед судом Бога и человечества»[20].

Через пару лет Галлиполийская долина, где когда-то размещался 1-й армейский корпус генерала Кутепова, вновь превратится в ту «змеиную» равнину, какой всегда и являлась. Напоминать о беженцах здесь будут 342 сиротливых холмика, что останутся после ухода русских. На острове Лемнос их окажется гораздо больше. То будет эмигрантская плата за новую жизнь – за жизнь без большевиков…

Итак, почти шестьдесят тысяч врангелевских солдат и офицеров в начале двадцатых оказались на Балканах. Поначалу казалось (и очень верилось!), что не сегодня-завтра, наконец, начнётся! Не сегодня-завтра – вновь на Москву! Не с союзниками – так без них! И снова в бой! Не сегодня-завтра…

Однако шли дни, недели, годы… Завтра превращалось во вчера, сегодня – в позавчера. Надежда кончилась, когда стало окончательно понятно, что надеяться и не на что. Как-то незаметно всё-всё осталось во вчера. А жить нужно было сегодня и надеяться на завтра.

Русская армия, напоминавшая лоскутное одеяло, постепенно расползалась на разные по цвету и размеру лоскутки. И если офицеры ещё как-то, что называется, «кучковались», то солдаты, которым и терять-то, в общем, было нечего, постепенно исчезали, пытаясь ассимилироваться среди местного населения. Правда, «раствориться», женившись на какой-нибудь местной торговке или заведя магазинчик, получалось далеко не у каждого. Кто-то спивался, кто-то проигрывался до нитки, кто-то всё завершал одним нажатием на курок.