Мариенбад - [4]

Тот самый холостяк с красной смородиной на носу, который выманил у меня пятнадцать марок за то, что порекомендовал мне замечательного доктора, пригласил меня в Луна-парк на свой счет, да еще угощал меня сельтерской водой, и шоколадом, и чем хочешь. Увидав, однако, что мне это не нравится, он сказал: «Для хорошеньких женщин, которым требуется доктор, я – комиссионер, но для осмотра Берлина я не комиссионер, а кавалер и джентльмен!» Ну что ты скажешь про такого недотепу? Уже на обратном пути он обращается ко мне, этот умник, а сам сияет, как солнышко в июне: «Мадам! Если вы не обидитесь, я вам кое-что скажу». «Если что-нибудь умное», – отвечаю я. «Умное ли, не знаю, – он говорит, – но вам это будет очень интересно». «Если интересно, – отвечаю, – почему нет?» Тогда он говорит: «Но с условием, мадам, что вы мне потом скажете ваше мнение». «Почему не сказать?» – отвечаю я. «Нет, я имею в виду, – говорит он, – что вы скажете мне откровенно, не скрывая». «Зачем же мне скрывать?» – говорю я. «Нет, – продолжает он, – если вам не понравится то, что я скажу, то вы мне так и скажете, что вам это не нравится». «Говорите, – отвечаю я, – чего вы тянете?» Тогда он останавливается и говорит: «Выслушайте же, мадам, дело вот в чем. Поверите ли вы мне? Может быть, поверите, а может быть, и нет. Хотя я не знаю, почему бы вам мне не поверить. Я человек откровенный, у меня что на уме, то на языке. Я не люблю полуслов. У меня раз, два, три – и готово. Должен вам сказать, мадам, что я такой человек: если есть у меня что-нибудь, я тут же выкладываю. Долго держать про себя я не умею. Я уже давно хотел вам сказать, что вы мне понравились с первой минуты, когда я вас увидел. Что вы на это скажете?» Что мне, отвечаю, сказать? Ваше счастье, что мы в Берлине, на Фридрихштрассе, не то я бы вам показала, что значит быть нахалом! На этом наш разговор окончился. Я осталась без кавалера и вынуждена всюду ходить одна. Однако не беда: Берлин – не темный лес, а немцы такие люди, что не ленятся, останавливаются, выслушивают и показывают вам все, что у них спрашивают. Больше того, если спросишь такое, чего они не знают, то прямо-таки видишь, что люди вне себя. Немец немцем остается.

Вот я тебе описала все, как обещала. Дай мне Бог приехать благополучно в Мариенбад, тогда сообщу тебе больше новостей. Пока будь здоров и напиши мне в Мариенбад, что слышно у нас в Варшаве? Как поживает Эстер Сорокер? Родила она или еще нет? А если да, то кого – мальчика или девочку? Хорош муж! Я имею в виду Хаима Сорокера. Оставить жену на сносях, а самому уехать в Мариенбад! Ради чего? Он, видите ли, хочет «сбавить», потерять живот… Была бы я его женой, он бы уже обратно на Налевки не приехал! Пусть оставался бы в Мариенбаде навсегда. Уж он бы у меня «сбавил» не только вес и потерял бы не только живот. Говори что хочешь, он твой друг, но так не поступают. У меня сердце разрывалось, когда я пришла к ней попрощаться. Она не из тех, что жалуются, но, видно, такое счастье суждено им, обеим сестрам – и Эстер, и Ханце. Ханця, говорят, еще больше мучается со своим Меером. Мне говорили здесь, в Берлине, что Меер Марьямчик тоже в Мариенбаде. И Броня Лойферман, и Лейця Бройхштул, и Ямайчиха со своими дочерьми тоже в Мариенбаде! Все Налевки в Мариенбаде. Не сглазить бы! Надеюсь получить от тебя письма в Мариенбаде, только не забудь написать обо всем, что творится дома. Не полагайся целиком на Шеве-Рохл. Просматривай каждый день, что она приносит с базара, взвешивай мясо и, ради бога, не бери ничего в кредит, потому что лавочники, даже самые честные, имеют привычку приписывать. А если явится к тебе модистка Лея с претензиями, что я ей недоплатила за работу, и захочет положиться на твою справедливость, не отвечай ей. Она стращала судом – пусть идет в суд! И не забудь, ради бога, выслать мне деньги в Мариенбад. Я сообщу тебе мой адрес сейчас же, как только приеду. Дал бы уж Бог приехать благополучно.

От меня, твоей жены Бельци Курлендер

4. Шлойма Курлендер с Налевок в Варшаве – своей жене Бейльце Курлендер в Мариенбад

Моей дорогой супруге госпоже Бейльце, да здравствует она!

Оба твои письма из Берлина я получил и сообщаю тебе, дорогая Бейльця, что я, слава богу, здоров и в доме все в лучшем порядке. Платили бы только вовремя все жильцы, чтоб не надо было возиться с ними. Помимо того что теряешь деньги, приходится тратить еще на адвокатов, на бумаги и на всякую напасть. А позора сколько терпишь из-за того, что есть такие хулиганы, которые еще и грозятся описать тебя в газетах, если ты выбросишь их из квартиры. А я не хочу, чтоб меня описывали в газетах. Я этого не люблю. А строительство, которое я веду, поглощает столько денег, что я даже не знаю, как и когда выпутаюсь. К тому же приходится иметь дело с грубыми людьми – с мастеровыми и рабочими, которые на голову лезут и не питают ни капли уважения к хозяину. Словом, что тебе сказать, дорогая Бейльця, кругом горести, горести и горести! А тут ты еще со своими письмами из Берлина. Ты даже представить себе не можешь, как мне досадно, что ты не поехала через Вену. Ты хочешь побывать у профессора, посоветоваться – ну что же, пожалуйста: я тебе, упаси бог, не запрещаю и денег, ты хорошо знаешь, не пожалею там, где речь идет о твоем здоровье, о спасении души. Но отдаваться на милость пиявок-докторов, иметь дело с тремя профессорами – да ведь они тебе в конце концов так заморочат голову, что ты, упаси бог, захвораешь! Это одно. А во-вторых, я спрашиваю, дорогая Бейльця, как это ты не щадишь своего здоровья и ходишь к Вертгеймеру и Титцу покупать вещи по дешевке? Я верю тебе, что там у них все чуть ли не даром. Но, во-первых, мне твое здоровье дороже, а во-вторых, я думаю, что и в Варшаве можно получить то же самое. За деньги все можно достать, кроме лихорадки. Стоит ли толкаться и тискаться? И ради чего? Купить пару чулок и стенные часы? Жизнью рисковать ради этого? Вот я и спрашиваю, Бейльця, ведь ты же все-таки не налевкинская баба, как же ты могла сделать такую глупость? А это хождение, этот осмотр Берлина?! Должен тебе сказать, дорогая Бейльця, что никак не пойму, что там смотреть, в этом Берлине? Представляю себе большой город, в три, в пять, в десять раз больше Варшавы, – ну что из того? Или, скажем, ты пишешь, что была в театре, в цирке и еще в таких местах. Против этого я ничего не имею. Наоборот, раз ты за границей, надо всюду побывать и все посмотреть. Почему нет? Меня волнует другое: как ты не дорожишь своей честью, своим положением и позволяешь всякому бездельнику, которого ты знать не знаешь и ведать не ведаешь, водить тебя? Хорошо, что ты наскочила на болвана, на идиота, который оказал тебе уважение. А что если ты налетишь на хулигана или на шарлатана? На чужбине, Бейльця, надо быть еще осторожнее, чем дома. Можно натерпеться величайшего позора и нажить себе величайшее несчастье, упаси бог! Поэтому я написал моему другу Хаиму Сорокеру в Мариенбад, чтобы он помогал тебе иной раз советом или добрым словом. Он уже несколько раз побывал за границей и знает все тамошние порядки и обычаи. А кстати, так как у меня с ним свои счеты, я ему дал указание выдавать тебе деньги, сколько тебе понадобится, потому что посылать по почте дорого, а кроме того, частенько теряешь на курсе,