Мари-Клэръ - [2]

Читайте „Мари-Клэръ“… И когда вы прочтете ее, спросите себя, безъ желанія оскорбить кого-либо, кто изъ нашихъ писателей — я говорю о самыхъ знаменитыхъ — могъ бы написать такую книгу, съ такой непогрѣшимой мѣрой, съ такой лучезарной чистотой и величіемъ.

Октавъ Мирбо.

__________

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

* * *

Однажды у насъ перебывало много народу. Мужчины входили, какъ въ церковь, женщины крестились, выходя.

Я пробралась въ спальню родителей и съ удивленіемъ увидала, что у кровати матери горитъ большая свѣча, отецъ, склонившись надъ кроватью, смотритъ на мать, а она спитъ, скрестивши руки на груди.

Весь этотъ день мы провели у сосѣдки, тетки Кола. Всѣмъ женщинамъ, которыя выходили отъ насъ, она говорила:

— Вы знаете, она даже не захотѣла поцѣловать дѣдей!.. — Женщины, глядя на насъ, принимались сморкаться и утирать глаза, а тетка Кола добавляла:

— Да, злыми становятся люди отъ этакихъ болѣзней.

Въ послѣдующіе дни мы начали носить черныя съ бѣлымъ платья въ широкую клѣтку.

Тетка Кола кормила насъ и отсылала играть въ поле. Сестра была уже большая; она взбиралась на плетни, лазила по деревьямъ, копошилась въ лужахъ, а вечеромъ возвращалась домой съ карманами, полными всякихъ животныхъ, что приводило меня въ ужасъ, а тетку Кола — въ страшный гнѣвъ.

Особенно большое отвращеніе я чувствовала къ дождевымъ червямъ. Эта красная, извивающаяся тварь вызывала во мнѣ чувство невыразимой гадливости, и, если мнѣ случалось нечаянно раздавить червяка, я долго потомъ вздрагивала отъ отвращенія. Въ тѣ дни, когда у меня болѣлъ бокъ, тетка Кола не позволяла сестрѣ уходить со мной далеко. Сестра скучала, ей хотѣлось, во чтобы то ни стало, увести меня подальше, и она набирала полныя горсти червей, подносила эту кишащую массу мнѣ къ лицу, и я сейчасъ же говорила, что у меня ничего больше не болитъ и безпрекословно давала таскать себя по полямъ…

Какъ то разъ сестра бросила мнѣ на платье цѣлую пригоршню червей; я такъ шарахнулась назадъ, что угодила прямо въ котелъ съ кипяткомъ… Тетка Кола долго причитала, раздѣвая меня. Бѣда была невелика, однако тетка посулила хорошую трепку сестрѣ и позвала трубачистовъ, проходившихъ какъ разъ мимо, взять ее.

Они вошли всѣ трое съ мѣшками и веревками; сестра начала кричать, просить прощенія, а мнѣ было такъ стыдно стоять совсѣмъ голой.

* * *

Часто отецъ бралъ насъ съ собою туда, гдѣ были люди и пили вино; меня ставили на столъ между стаканами, и я пѣла пѣсню Женевьевы Брабантской. Всѣ эти люди смѣялись, цѣловали меня и заставляли пить вино.

Уже наступала ночь, когда мы возвращались домой. Отецъ широко шагалъ, шатаясь изъ стороны въ сторону, часто спотыкался; иногда вдругъ принимался громко плакать, говоря, что нашъ домъ подмѣнили. Сестра начинала кричать, но всетаки въ концѣ концовъ она отыскивала домъ, несмотря на темноту. Однажды утромъ тетка Кола стала вдругъ осыпать насъ упреками, говоря, что мы несчастныя дѣти, что кормить она насъ больше не станетъ и что мы можемъ себѣ идти искать отца, который дѣлся неизвѣстно куда. Когда гнѣвъ ея прошелъ, она всетаки дала намъ поѣсть, какъ всегда; но вскорѣ послѣ того усадила насъ въ телѣжку дѣда Шикона. Телѣжка была нагружена соломой и мѣшками съ зерномъ. Меня посадили сзади въ углубленіи между мѣшками. Повозка накренялась назадъ, и при каждомъ толчкѣ я скатывалась по соломѣ.

Я ужасно боялась всю дорогу, и каждый разъ, какъ я сползала назадъ, мнѣ казалось, что или я выпаду изъ телѣжки, или мѣшки рухнутъ на меня.

Мы остановились у постоялаго двора. Какая то женщина помогла намъ вылѣзти, стряхнула солому съ насъ и напоила насъ молокомъ.

— Вы думаете, отецъ захочетъ взять ихъ? — спросила она Шикона, лаская насъ.

Шиконъ покачалъ головой, постучалъ трубкой о столъ, скривилъ въ гримасу свои толстыя губы и отвѣтилъ:

— Онъ, можетъ быть, ушелъ еще дальше. Сынъ Жирара говорилъ, что встрѣтилъ его по дорогѣ въ Парижъ.

Потомъ Шиконъ сводилъ насъ въ какой то красный домъ съ высокими крыльцами, къ которому вело много ступенекъ. Онъ долго разговаривалъ съ какимъ то господиномъ, тотъ махалъ руками и говорилъ что то о разъѣздахъ по всей Франціи. Господинъ положилъ мнѣ руку на голову и повторилъ нѣсколько разъ:

— А вѣдь онъ мнѣ не говорилъ, что у него есть дѣти.

Я поняла, что рѣчь идетъ объ отцѣ и попросила повидать его.

Господинъ ничего не отвѣтилъ, посмотрѣлъ на меня и спросилъ у Шикона:

— А сколько ей лѣтъ?

— Да лѣтъ пять, — отвѣтилъ старикъ.

Сестра въ это время играла съ котенкомъ на ступенькахъ.

Мы вернулись въ телѣжкѣ обратно къ теткѣ Кола; она встрѣтила насъ пинками и воркотней. Нѣсколько дней спустя она посадила насъ на поѣздъ, и въ тотъ же вечеръ мы очутились въ громадномъ домѣ, гдѣ было много дѣвочекъ.

Сестра Габріэль насъ сразу разлучила, говоря, что сестра уже достаточно велика, чтобы быть со средними, а я осталась съ маленькими.

Сестра Габріэль, маленькая, старенькая, худенькая, вся согнутая, завѣдывала спальнями и столовой. Въ спальнѣ, чтобы убѣдиться въ нашей чистоплотности, она всегда запускала намъ свою худую, жесткую руку между простыней и рубашкой и нещадно сѣкла розгами въ положенные часы тѣхъ, чьи простыни оказывались мокрыми.