Мари - [20]

Тут же условия соревнования были написаны Мари, поскольку мой отец, хоть он и проявлял острый спортивный интерес к результату, ничего не хотел иметь общего с тем, что он назвал «пари на деньги», и за исключением меня, здесь не было больше никого настолько грамотного, чтобы написать длинный документ.

Затем мы оба подписали его, и я подумал тогда, что Эрнан Перейра сделал это не особенно охотно. Если мое выздоровление пойдет достаточно быстро, дата состязания будет установлена на той неделе. На случай какого-нибудь разногласия, хеер Ретиф, который оставался в Марэсфонтейне или по-соседству, был назначен рефери. Также было предусмотрено, что ни один из нас не должен посещать назначенное место, или стрелять в гусей до состязания.

Однако, нам была предоставлена свобода практиковаться в стрельбе по любой другой цели, пользуясь ружьями по своему выбору. Когда все это было оговорено, меня, сильно утомленного такими утренними эмоциями, втащили назад в комнату. Сюда же принесли мне обед, приготовленный Мари. Когда я быстро, ибо свежий воздух придал мне аппетит, расправился с едой, вошел мой отец, сопровождаемый хеером Марэ, и они завели разговор.

Марэ вежливо спросил меня, достаточно ли я окреп, чтобы возвратиться сегодня после обеда домой, в миссию, на рессорной тележке, лежа на покрытом шкурой матраце. Я ответил: «Конечно!». Так я ответил бы даже будучи при смерти, ибо видел, что он хочет избавиться от меня.

— Ты можешь подумать, Аллан, — сказал он с явным смущением, — что я негостеприимный человек. И это по отношению к тебе, кому я многим обязан! Но ты и мой племянник Эрнан, видно, невзлюбили друг друга, а, как ты можешь догадаться, сделавшись почти нищим, я не желал бы иметь неприятности с единственным богатым членом нашей семьи.

Я сухо ответил, что не хочу быть причиной каких-либо неприятностей. Мне, однако, казалось, что хеер Перейра специально подстроил этот разговор, чтобы высмеять меня, чтобы показать, какое я жалкое создание по сравнению с ним, — ведь я всего лишь больной мальчик, который ровно ничего не стоит…

— Я знаю, — сказал Марэ смущенно, — мой племянник чересчур удачлив в жизни и кое-что в его манерах подавляет. Он забывает, что в битве не всегда побеждают сильные, а в скачке — быстрые, он, молодой, богатый и красивый, но испорченный с самого детства. Мне очень жаль, но если я не могу помочь, то должен примириться… Если я не могу сварить мою пищу, я вынужден ее есть сырой! К тому же, Аллан, разве ты никогда не слышал, что ревность делает людей невоспитанными и несправедливыми? — и он многозначительно посмотрел на меня.

Я не ответил, ибо когда не знаешь, что сказать, лучше всего промолчать, а он продолжал:

— Я был рассержен, когда услышал об этом глупом состязании в стрельбе, которое было затеяно без моего ведома и согласия. Если победит он, то будет только больше смеяться над тобой, а если победишь ты, он рассердится…

— Это не мой промах, минхеер, — ответил я. — Он хотел принудить меня продать кобылу, на которой он ездил без моего разрешения, и хвастал своей меткой стрельбой… Так что в конце концов я разозлился и вызвал его на состязание.

— Не обижайся, Аллан, я не упрекаю тебя. Ты еще простодушный юноша, а ведь с ним не стоит иметь дело, особенно, если он рискует своими деньгами. Ведь эта прекрасная кобыла является твоим единственным сокровищем и мне было бы жаль увидеть, как ты расстаешься с животным, сделавшим нам столько добра Ну, ладно, что ж поделаешь, быть может, обстоятельства положат конец этому испытанию, я надеюсь на это…

— А я надеюсь, что нет, — ответил упрямо я.

— А я уверен, что ты успокоишься: сейчас ты чувствителен, как рассерженная кошка. Но слушай, Аллан, и вы также, проповедник. Существуют другие, более важные причины, чем эта незначительная перебранка, из-за которых я был бы рад, чтобы ты уехал… Я должен обсудить со своими земляками одно секретное дело, имеющее значение для нашего благополучия и будущего, и им не понравится, конечно, если в это время тут будут двое англичан, которых они могут посчитать шпионами.

— Не говорите больше, хеер Марэ, — горячо вмешался мой отец. — Нам еще меньше нравится находиться здесь и выслушать суждения, что быть англичанином — преступление. Благословение Богу, мой сын смог сослужить службу вам и вашим близким, а теперь все это кончено и забыто. Вы так любезны, что даже одалживаете нам тележку… Мы отправляемся немедленно!

Так что они замяли это дело и часом позже мы отправились. Все буры пришли проводить нас, одарив меня многими ласковыми словами и говоря, что будут рады снова увидеть меня в следующий четверг. Находившийся среди них Перейра был также весьма доброжелателен, умоляя меня скорее выздоравливать, ибо он, дескать, не хочет побивать почти инвалида, даже в игре со стрельбой в гусей. Я ответил, что скоро буду в наилучшей форме, а что касается меня лично, то мне не нравится быть побитым в любой игре и поэтому, мол, я настраиваю свое сердце на победу, маленькая это игра или большая. Затем я повернул голову, так как все время лежал на спине, чтобы попрощаться с Мари, выскользнувшей из дома во двор, где стояла готовая к отъезду повозка.