Маргарита Бургундская - [23]

– Просто прикажите повесить его на вершине вашей главной башни, – продолжала Жийона с самым спокойным видом.

– О! – простонал Маленгр, заскрежетав зубами. – О! Чертова злодейка! О! Мерзкая уродина! О! Дьявольская потаскуха!

– И знаешь, что мне на это ответил монсеньор? – продолжала Жийона. – Он сказал мне: «Нет-нет! Я хочу видеть, какая у него будет физиономия, когда его уложат на горящие угли». Видишь ли, Симон, раз уж сам монсеньор хочет взглянуть на твою физиономию, ты вряд ли посмеешь отказать ему в этом удовольствии… а заодно и мне.

– Что я тебе сделал? – возопил несчастный Маленгр.

– Ничего. Но я тоже ничего не делаю – просто передаю слова графа. Кстати, мой дорогой Симон, не скажешь ли ты мне, где спрятал те экю, что взял у меня?

– Скажу, Жийона, клянусь моим местечком в раю, скажу, как только ты вызволишь меня отсюда.

– Ну да! – сказала Жийона. – Что ж: я не говорю «нет».

– Ты не говоришь «нет»! – пролепетал Маленгр, задыхаясь от безумной надежды.

– Кстати, мой возлюбленный жених, раз уж мы делаем друг другу признания, ты должен сказать мне, чем обладаешь, – я ведь тебе сказала. Раз уж мы должны пожениться…

– Должны пожениться? – пробормотал бедняга, которого эти фразы надежды и отчаяния опьяняли страхом, так как страх, подобный хмельному напитку, как и любовь, подобная доброму вину, придает мозгу особое опьянение.

– Не ты ли обещал мне это? – продолжала Жийона. – Или уже нашел другую? – добавила она со зловещими интонациями комичной ревности.

– Нет-нет! Клянусь Богом, Девой Марией и всеми святыми, я люблю лишь тебя, Жийона, лишь тебя хочу видеть своей женой!

– В добрый час! А то я уже испугалась, что ты был мне неверен. Что ж, раз уж мы должны пожениться, раз уж я открыла тебе свое финансовое положение, теперь твоя очередь сказать, чем ты располагаешь. Скажешь – и я помогу тебе отсюда выбраться.

Симон Маленгр начал подозревать, что его положение не столь безнадежно, как ему думалось. Страх чуть отхлынул от его мозга, подобно тому, как вода при наводнении понижается, достигнув своего пика.

Но тут, как и после наводнений вновь становятся видны верхушки ушедших под воду деревьев, жадность, поглощенная страхом, вновь ожила в его душе:

– А располагаю я, моя бедная Жийона, сущими пустяками – примерно тысячей су, да и те отчеканены не в Париже.

Жийона встала и направилась к двери.

– Куда ты? – всполошился Маленгр.

– Пойду поищу палача монсеньора, – спокойно отвечала Жийона, – так как вижу, что тебе нужно немного вытянуть язык раскаленными щипцами, чтобы заставить быть с невестой искренним.

– Пощади! Остановись! Я всё скажу!

Жийона остановилась, повернула голову через плечо и замерла в выжидающей позе. Отчаянное сражение развернулось в душе скупца, который в конце концов опустил голову и застонал.

– Двести серебряных экю! – выдохнул он. – Ах, Жийона, ты меня убиваешь! Должно быть, я действительно тебя люблю, раз рассказываю про эти жалкие серебряные экю, которые я с таким трудом собирал монета за монетой.

Жийона сделала еще два шага к двери.

– Куда ты? – в ужасе взвыл несчастный.

– Ты – тупица, Симон Маленгр, и излечить тебя от твоей тупости могут лишь горящие угли в камере пыток.

– Постой! Ты узнаешь всё, но на сей раз мое сердце может и не выдержать.

– Сколько? – безмятежно спросила Жийона.

– Восемьсот золотых экю! – прохрипел Маленгр и действительно, словно это признание могло его убить, без чувств упал на пол.

Жийона вернулась на место и принялась ждать, пока узник придет в сознание, даже не подумав оказать ему помощь.

Мучительный вздох дал ей понять, что Маленгр приходит в себя. Открыв глаза, бедняга посмотрел на Жийону с тем испуганным видом, какой бывает после кошмарных снов, и, разрыдавшись, забормотал:

– Двести экю серебром!.. Восемьсот экю золотом!.. Возможно ли это? Она забирает у меня всё! Жийона, оставь мне хотя бы половину! Пусть уж мне лучше отрубят руку и ногу, пусть останется лишь половина меня, но, по крайней мере, у меня останется и половина моих денег…

– Где ты их прячешь? – грубо спросила Жийона.

– Сжалься надо мной! – простонал Маленгр.

– Говори, или, клянусь сатаной, я приведу сюда заплечных дел мастера! Скажешь – и я открою замок, что висит на твоей цепи, ты выйдешь, и мы будем свободны, поженимся, объединим наши кубышки и станем богатыми. Решай же!

– В самом деле откроешь? – прохрипел Маленгр.

– Глупец! Ты прекрасно знаешь, что я слишком в тебе нуждаюсь, чтобы оставлять тебя гнить в этой камере. Одна я ничего не смогу сделать.

– Что ж, – сказал Симон Маленгр, в котором вновь забрезжил лучик надежды, – все свои сбережения я перевез в Ла-Куртий-о-Роз… они зарыты у ограды, под тем кустом шиповника, что растет слева; покопайся там, и ты найдешь мой жалкий сундучок.

Жийона вновь, как и при входе в камеру, расхохоталась, и от смеха этого несчастный Симон задрожал, словно осиновый лист на ветру.

– Слушай же, – проворчала Жийона, приближаясь к нему. – Ты меня ужасно напугал и украл мои экю. Примерно с час мне казалось, что я уже в Тампле, обвинена в колдовстве и вскоре буду сожжена на костре. Что ж: настал мой черед пугать тебя и забирать твои деньги. Только вот что, придурок…