Маргарита Ангулемская и ее время - [17]

приближающиеся к совершенству, к которому она стремится, думая найти в видимой красоте и в нравственных качествах – верховную красоту и абсолютную добродетель.

Но когда душа убедится, что она ошиблась и что в видимых вещах нет того, чего она ищет, она бросает их, подобно ребенку, который собирал сперва одни игрушки, а когда подрос, захотел других, лучших, и так собираются блага земные. Но затем она постигает, что в земных благах нет никакого совершенства и никакого счастья, и тогда она хочет искать истинного счастья и истинных источников его. Но если Бог не осветит ее верою, может случиться, что из «невежды» человек обратится в «неверующего», ибо одна только вера может указать на Благо и сделать человека способным к восприятию его; человек же чувственный, земной, не в силах постичь Истинное Благо.

Такого, как у Платона, рассуждения о любви совершенно достаточно, чтобы мы увидели, на какую мистически-философскую высоту поднимается королева, говоря о горькой судьбе двух несчастных любовников. Но нельзя не признать, что новеллы написаны со всей откровенностью XVI века и что Маргарита отдала свою дань эпохе, в которую жил и писал великий Рабле.

Теперь перейдем к рассмотрению отношений, связывавших Маргариту с ее матерью и братом. Несмотря на всю разницу этих людей, самая нежная, самая преданная любовь соединяла их. Это отмечали современники, а сама Маргарита в одном из стихотворений назвала себя «маленьким углом совершенного треугольника» (un petit point de ce parfait triangle).

Мы уже сказали, что Луиза боготворила своего сына, и ее любовь, казалось, с каждым годом все увеличивалась. Разлука для них была нестерпима. Луиза могла гордиться тем, как относились к ней дети. Рассказывают, например, что Франциск всегда разговаривал с матерью, почтительно обнажив голову или опустившись перед ней на одно колено. Сама Луиза отмечает в своем журнале, что когда она однажды заболела, то Франциск обратился в сиделку и целую ночь не отходил от постели больной.

До нас дошло свыше полутораста писем Маргариты к ее брату. Они написаны в разное время, но сходны в одном: каждая строка в них идет прямо от сердца и продиктована неподдельной, никогда не ослабевающей любовью. В этой любви есть все: забота, помощь, ласка, нежность – она дрожит над ним, как мать над ребенком; в этой любви нет только эгоизма – ему все прощалось, для него все переносилось. Маргарита поклонялась своему брату, в нем воплощался ее идеал. Стоит только прочесть некоторые из ее стихотворений, обращенных к Франциску, например его характеристику в поэме «Корабль», чтобы убедиться в этом:

Он тот, на кого любуются

земля, море и небо.

И земля ликует,

видя его блещущим

несравненной красотой.

Море смиряется перед его страшной мощью.

Небо опускается, покоренное любовью,

чтобы смотреть на того, чьи добродетели

так расхваливали ему.

Он говорит и обращается как господин,

достойный повелевать над всеми;

он все знает…

Он прекрасен лицом и цветущ,

с темными волосами, высокого роста,

смелый, мудрый и отважный в битвах;

милостивый, мягкий и скромный в своем величии;

сильный, могущественный и терпеливый;

на земле он – как солнце на небе.

В тюрьме ли, в горе ли, в печали —

он всегда познаёт Бога.

Словом, он один достоин быть королем.

Всюду, где только заходит речь о Франциске, подбираются образы и выражения, кажущиеся нам теперь неподходящими по своей экзальтированной страстности. Но не забудем, что здесь мы имеем дело с XVI веком. Тогда люди и думали, и чувствовали не так, как теперь, не говоря уже о том, что внешние выражения внутренней жизни отнюдь не походили на современные. Для того чтобы мало-мальски верно понимать людей, живших века тому назад, отбросим все наши теперешние нормы, вводящие нас в заблуждение, когда мы начинаем судить и квалифицировать прошедшее с применением современных понятий.

Преувеличение составляет одну из характерных черт XVI века. Мы это должны постоянно помнить и не понимать буквально то, что является удовлетворением известных литературных требований эпохи.

Нельзя не упомянуть здесь об одной догадке, которая возникла в 40-х годах нынешнего столетия[38] у издателя писем Маргариты и произвела сенсацию, главным образом, своей романтичностью. Во второй эпистолярный сборник (Génin. Nouvelles Lettres de la reine de Navarre, adressées au roi François I, son frère. Paris, 1842) вошли 137 писем Маргариты к Франциску. Среди них есть одно письмо без подписи, написанное не ее почерком, неизвестно в какое время и по какому поводу, без ее обычных обращений (здесь обычное обращение Маргариты к брату «Monseigneur» всюду заменено словом «Sire»), – темное по содержанию и поддающееся стольким толкованиям, сколько толкователей. И вот это-то письмо навело составителя сборника на мысль, что Маргарита «была жертвой той роковой страсти, которая три века спустя погубила сестру Рене в романе Шатобриана».[39] Это предположение, основанное на единственном документе, нашло все-таки последователей среди историков: версию поддержали, например, Ж. Мишле и А. Мартен. Один из них, Мишле, сделал даже больше: руководствуясь своей симпатией к Маргарите и антипатией к Франциску, он