Маргарет Тэтчер. Женщина у власти - [82]

Что же произошло? Каррингтон и другие, упорно и умело сражаясь ее собственным оружием, обрушили на нее лавину фактических данных и подробностей. И Тэтчер пришла к убеждению, что, коль скоро цель Англии состоит в том, чтобы не оказывать поддержки стороне, обреченной в борьбе колонизаторов и националистов на поражение, значит, нельзя допускать, чтобы правительство Музоревы — Смита оттеснило Патриотический фронт. Она также согласилась, чтобы английские войска осуществляли контроль за соблюдением перемирия; ни одно предшествовавшее английское правительство не решалось на этот шаг из опасения оказаться втянутым в африканскую войну.

Ее инициатива получила высокую оценку широкой общественности и даже удостоилась похвалы со стороны пограничных государств, где еще несколько дней назад ее клеймили как расистку. На балу в честь завершения конференции она танцевала с Кеннетом Каундой, и оба улыбались друг другу, скользя, обнявшись, по паркету зала для танцев. Достигнутый Англией компромисс перенес гражданскую войну в Родезии-Зимбабве с полей сражений за стол переговоров в лондонском Ланкастер-хаус[17], а в конечном счете привел к новым выборам и назначению премьер-министром Роберта Мугабе. Это урегулирование, ставшее одним из кульминационных моментов ее первого срока на посту премьера, имело и еще одно важное последствие: изменилось мнение о компетентности Тэтчер в международных делах. Черная Африка ликовала. Джимми Картер был в восторге от того, что Тэтчер нашла дипломатическое решение там, где более вероятным исходом представлялось продолжение братоубийственной гражданской войны. Восхищение ею еще больше возросло в США после того, как она решительно поддержала Америку в целом ряде вопросов, — таких, например, как осуждение советского вторжения в Афганистан, бойкот Московской олимпиады, захват заложников Ираном и призыв Вашингтона к союзникам по НАТО увеличить расходы на оборону.

В то же время узы, связывающие Англию с Европой, слабели на глазах. Если совещание в Страсбурге прошло успешно, то ко времени второго совещания глав государств и правительств ЕЭС, на этот раз в Дублине, европейские лидеры собирались высказать Тэтчер свое недовольство. Шмидт и Жискар д'Эстен, оба недолюбливавшие Джимми Картера и не выносившие его морализаторства, считали, что Тэтчер слишком тесно сближается с Вашингтоном. Позиция, занятая ею в вопросе об укреплении обороны НАТО, вынуждала их идти на увеличение военных расходов. Подобно тому как де Голль наказывал Макмиллана за его атлантизм — приверженность к тесному сотрудничеству с США, европейские лидеры критиковали Тэтчер за чрезмерный акцент на «особых отношениях» с заокеанским союзником за счет ее европейского мандата.

Причины, по которым Тэтчер восхищалась американцами больше, чем европейцами, были достаточно просты. Соединенные Штаты, показавшие себя верным и преданным другом в годы первой и второй мировых войн, являлись в ее глазах оплотом в противоборстве коммунизму и неутомимым защитником Запада. Столь же важно было и то, что она разделяет американские идеалы. Американцы, подобно Алфу Робертсу и его дочери, рано встают, усердно работают, вознаграждают достойных, ненавидят бюрократию, высоко ценят свободу личности и наделены чудесным даром созидания. И к тому же говорят на понятном ей языке.

Все эти чувства подспудно клокотали в Дублине в ноябре 1979 года и рвались наружу. Нельзя больше терять время даром. «Мы установим, в чем состоят интересы Англии, и решительно станем на их защиту», — поклялась Тэтчер участникам совещания ЕЭС и тут же определила эти интересы. Тэтчер отказалась вступить в Европейскую валютную систему, открыть британские рыболовные зоны для рыболовецких флотилий европейских стран и продавать нефть Северного моря по ценам ниже цен ОПЕК. Что до английской квоты, составляющей 20 процентов бюджета ЕЭС, то ее следует немедленно пересмотреть в сторону понижения {9}. «Я должна внести в это полную ясность. Для Англии неприемлемо нынешнее положение с бюджетом. Оно вызывающе несправедливо, политически несостоятельно. Я не могу разыграть этакую щедрую сестрицу перед Сообществом, в то время как своим собственным избирателям предлагаю отказаться от улучшений в области здравоохранения, образования, социального обеспечения и всего такого прочего».

То, что она говорила, было важно, но куда важнее было то, как она это говорила. Она кричала. Она вопила. Она снова и снова стучала ладонью по столу. В своей непримиримости она сумела сплотить Европейское сообщество — против себя. «Единственное, о чем мы просим, — это вернуть нам немалую толику наших собственных денег, — настойчиво требовала она, стуча для убедительности по столу и ошеломляя присутствующих. — Верните мне мои деньги!»

«Она, безусловно, была непреклонна, настойчива и, я сказал бы, утомительно однообразна», — заметил ирландский премьер-министр Джек Линч. Жесткость Тэтчер вызывала сравнения с решительными лидерами-мужчинами, что побудило Жискара впоследствии заметить с галльской иронией, что Тэтчер не нравится ему «ни как женщина и ни как мужчина». Однажды во время совещания, когда Тэтчер вошла в раж, Гельмут Шмидт притворился спящим. Выпрямившись потом, словно проснувшись от сна, он сказал ей: если вы добиваетесь настоящего кризиса, «вы можете получить его здесь и сейчас». В холодной ярости он демонстративно покинул зал заседаний, и Дублинское совещание закончилось ничем; участники разъехались, недовольные друг другом. Критики, в том числе и европофил Тед Хит, напустились на Тэтчер, обвинив ее в неумении вести государственные дела и промахах, поставивших ее в невыгодную позицию на переговорах. «Терпение не принадлежит к числу самых очевидных моих качеств, — признавалась она, — но я изо всех сил стараюсь развить его в себе сейчас».