Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма - [23]

– Доброе утро, доброе утро! – говорил он, кивая головой.

Первый разбойник. А! Предатель, зачем ты здесь?

Еврей. Есть треба до пана атамана…

Второй разбойник. Небось пришел получить награду, которую обещал тебе атаман за твою услугу? Спасибо, брат, потешились мы по твоей милости нынешнюю ночь, а просить денег не советую – пан атаман вздернет тебя на осину…

Еврей. А за сцо же? Я любя вас сослузил славную слузбу.

Третий разбойник. Да и он тебя повесит любя: с нами, брат, и не жид будь знаком, да ходи дальше, а Иуду-предателя жалеть не будем – веревку на шею, да и поминай как звали!..

Разбойники захохотали, жид побледнел.

– Что вы тут горланите, по местам – атаман идет! – вскричал прибежавший есаул.

Разбойники вскочили и с боязнью смотрели на приближавшегося Владимира: – он был скучен; чело его покрывалось морщинами, наложенными не временем, но жестокою судьбою; впрочем, правильные черты загорелого лица, темно-каштановые волосы и огненные глаза его были прелестны. Сложа руки на груди, он медленно шел к тому месту, где пировали разбойники, как жид бросился обнимать его ноги.

– Падам до ног, падам до ног! – говорил он, стараясь поцеловать руку.

Владимир, выведенный из задумчивости, с презрением оттолкнул жида и, бросивши ему несколько золотых монет.

– Убирайся к черту, – сказал он, – пока жив.

– А зараз, пане, зараз! – шептал еврей, подбирая деньги. – Но я маю требу до атамана.

– Что, или пронюхал где добычу и хочешь еще нашими руками загрести жар?

– Нет, пане, бозусь Богом отцев моих, нет – и я до пана пришел не один.

– А! Ты хочешь изменить нам! Нет, предатель, не тебе обмануть меня. К ружью! – закричал он, и в одно мгновение по лесу в разных местах раздался свист. – А его повесить! – продолжал Владимир, указывая на жида, и, севши на обрубке пня, начал в задумчивости бросать в огонь сухие ветви.

Между тем петля в одно мгновение была накинута на длинную шею Соломона и разбойники ожидали только приказания атамана. Жид кричал и рвался к ногам Владимира:

– Змилуйтесь, не погубите бедного зидка, немаю ни одной полуски, о веймир, веймир, сцо будет с зеной и дзитками!

– Не плачь, жид, – возразил Понура, – подрастут твои жиденята, так мы и их чрез виселицу отправим, куда отправляем теперь тебя – к чертям на похлебку!..

Вдруг незнакомец в бурке показался.

– Остановитесь! – сказал он. – Хоть этого жида и давно бы пора повесить за дела его, но теперь он не виноват: мне нужно было увидеться с атаманом, и я принудил его проводить меня сюда.

Атаман с удивлением глядел на пришедшего… Между тем, по его приказанию, разбойники отпустили жида, и тот в одно мгновение скрылся; лишь изредка треск сухого валежника вдали возвещал о его бегстве…

– Чего ты хочешь от меня, молодой человек? – сказал Владимир, обращаясь к незнакомцу. Тот молчал… – Отвечай мне, – продолжал атаман, еще более удивленный его молчанием. – Зачем ты пришел сюда?

– И ты не узнаёшь меня, Владимир? – сказал незнакомец упрекающим голосом. – И ты не узнаёшь меня?.. – Он сбросил шапку с головы, и русые волосы локонами рассыпались по его плечам. – Узнаешь ли теперь? – спросил он.

Крик радости вырвался из груди Владимира… в его объятиях лежала Мария!

Глава V

Рассказ Марии. – Родственник новгородского воеводы. – Затворница. – Ее несчастия. – Непреклонность боярина.

Уже давно золотистое солнце разгуливало по голубому небосклону, уже не одну песенку пропел в честь его веселый жаворонок, но в лесу все было и тихо и мрачно; головни потухавшего костра, раздуваемые легким ветерком, еще курились, а около него, в разных положениях, храпели разбойники. Сторожевой дремал, опершись на длинную винтовку, и, по временам вздрагивая, робко озирался на атамана, который сидел неподалеку с Марией на обрубках дерева, и внимательно слушал рассказ девушки.

– Но как же узнала ты, – спросил он ее наконец, – как узнала ты, что под именем атамана Грозы скрывается твой Владимир? Как наконец ты решилась идти сюда к разбойникам?

– Выслушай, Владимир, я расскажу тебе все, – отвечала Мария. – Когда два злодея, схватившие меня, нас разлучили, я лишилась чувств и не почию, что со мною происходило; не знаю также, долго ли я пробыла в бесчувственном положении, а когда опамятовалась, то увидела себя в незнакомой светлице, на богато убранной постели; лучи солнца пробивались сквозь зеленый штофный занавес, и я, привставши на роскошном ложе, с удивлением озиралась во все стороны, стараясь припомнить прошедшее. Тщетные усилия – память мне изменяла, голова кружилась, и я снова в изнеможении опустилась на пуховое изголовье. Уже сон начинал смежать мои ресницы, как дверь скрипнула и безобразная старуха просунула в светлицу свою трясущуюся голову; несколько минут она неподвижно пробыла в этом положении, как будто стараясь увериться – сплю я или нет; потом легонько прокралась к моей постели и осторожно отдернула богатый полог. Я снова приподняла голову, и старуха уверилась, что я не сплю, низко поклонилась мне и почтительно спросила: не будет ли какого приказания?

– Вот мое приказание, вот моя воля, – отвечала я. – Скажи мне, где я и почему здесь нет моего родителя, нет его… понимаешь ли ты нет его?