Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма - [19]
– Будь здоров, гость московский! – отвечали все поклонившись.
Козьма Андреевич (Замятне). Бог тебе судья, Прокоп Петрович, забыл меня старика, не зайдешь никогда хлеба-соли откушать… и то правда, водишься с боярами, так об нас и вспомнить некогда!
Замятня. He в том дело, государь ты мой милостивый, мы от хлеба-соли никогда не прочь! Да ведь я в Новгород-то приехал не пир пировать, были делишки – так захлопотался, а теперь сбираюсь в Москву – к домам. Милости просим к нам в гости, у нас в Москве будет большой праздник.
Пожилой купец. Так стало быть – эхо уж не тайна, что царь Иван Васильевич женится?
Замятня. Какая тайна, государь ты мой милостивый! Везде об этом только и говорят… будет – посиротала матушка Русь без царицы.
Старик (Замятне). Не прогневайся, что спрошу у твоей чести: неизвестно ли, кто будет законной нашей государыней? Говорят, вишь питомица нашего купца Собакина – сиротка Наталья…
Замятня. He воспитанница, государь ты мой милостивый, а Марфа Васильевна, дочь родная вашего новгородского купца Василья Степановича; да мой приятель писал мне, что и питомица-то его Наталья выходит замуж за приближенного царского боярина – вот как, государь ты мой милостивый, Василий Степанович вдруг две свадебки устроил. Да я с вами затолковался! Надобно еще забежать кой-куда. Прошу прощенья! Прощай, Козьма Андреевич!
Козьма Андреевич. Счастливый путь, батюшка Прокоп Петрович, благодарим на доброй вести.
Замятня. He на чем, не на чем, государь ты мой милостивый!.. (Уходит.)
Пожилой купец. Что скажешь, Козьма Андреевич?
Козьма Андреевич. Что говорить, Фома Фомич, воля царева!
Пожилой купец. Да не об этом речь: я говорю о Собакине – уж не подступайся к нему: бывало был и нашим братом, так не больно с нами якшался, а теперь чай еще гордости прибавится – шуточка – тесть государев!
Козьма Андреевич. Да и богатство-то он нажил с грехом пополам. Хоть нам и нет до этого нужды, да ведь не мы первые это выдумали – слухом земля полнится; говорят, он потихоньку торговал басурманским зельем[17], которым нехристи, прости господи согрешенье, нос набивают, да еще жгут как-то.
Старик. Эх! Детушки, пусть над ними это и деется! Мало ли что делают басурманы: они и постов не соблюдают, и телятину едят, дамы-то православные, – так нам и говорить об этом не подобает – твори Бог волю Свою!
Пожилой купец. Да как же; носился слух, что Собакин помолвил свою питомицу за сына ладожского наместника, а выходит иначе.
Козьма Андреевич. Я то же самое слышал от нашего тысяцкого – он дядя жениху; видел я и его – славный молодец, парочка бы была. Говорят, теперь по невесте с ума сходит.
Старик. Все воля Божья, ребятушки! Не возвысился Собакин чрез свое богатство, чрез свой род, так возвысится через дочь и воспитанницу, будет близок к царскому престолу и в родстве с боярами.
Болезненный стон раздался позади разговаривавших. Все со страхом обернулись и увидели Иоанна, который быстрыми шагами от них удалялся. – Иоанн, проходя мимо толпы, услышал последние слова старика.
Козьма Андреевич. А вот и жених-то названой дочери Собакина – как легок на помине. Знать услышал наш разговор – вишь, как бежит, словно помешанный. Ахти, мои батюшки, не сделал бы он чего над собою! Тогда и нас затаскают: от земских ярыжек проходу не будет!
Земский ярыжка (проходя мимо и услышавши последние слова). А! Кто меня зовет? Хе, хе, хе! Мое почтение, любезные, о чем поговариваете? Хе, хе, хе! Нельзя ли и нас взять в компанию?..
Все поклонились.
Козьма Андреевич. О чем толковать-то, господин честной? Переливаем из пустого в порожнее! Да пора уж и по домам: прошу прощенья!
Все мало-помалу разошлись. Козьма Андреевич, отходя, ворчал: «Добро, господин земский! С тобой водить знакомство невыгодно: проговори лишнее – ты завопишь слово и дело[18]! А стÓит попасть к вам в руки, так уж не отделаешься!»
Между тем Иоанн, пораженный горестным известием, как будто преследуемый, бежал к дому тысяцкого…. Дядя юноши сидел в своей светлице и, в ожидании к обеду племянника, занимался чтением: «Послушайте мене, преподобнии сынове, и прозябните, яко шипки, произрастающая при потопе сельном…» Так с благоговением произносил он святые слова Премудрого Иисуса, сына Сирахова, как дверь отворилась с шумом и Иоанн быстро вбежал в светлицу; лицо его было бледно, глаза сверкали огнем безумия, посинелые губы дрожали, одежда в беспорядке… Тысяцкий испугался.
– Что сделалось с тобою, Иоанн? – сказал он, вставши с места и подойдя к юноше. – Что сделалось с тобою?
– Все кончено! – произнес тот едва внятным голосом.
– Что говоришь ты, Иоанн?
– Да! Сбылось души моей предчувствие, она уже не может принадлежать мне: Наталья для меня не существует!
– Но где ты узнал это? Нет ли тут какой ошибки? Где ты слышал?
– Где? Там, на площади… все, весь Новгород… вся Русь…. весь свет говорит одно… везде слышно одно и то же: если Собакин не возвысился чрез свой род, чрез свое богатство – так возвысился чрез дочерей своих; многие даже уверяют, что выбор государем сделан и пал на воспитанницу Собакина!.. Чего же еще тебе?.. Слышишь ли гремят колокола, народа радостные клики раздаются… О! Прошу тебя – вели замолкнуть им, убей меня, чтобы я не слыхал этих криков. Сжалься надо мною, умертви меня!
Имеет мало общего с жизнью реально существовавшего великого царя и полководца.
Творчество писателя и историка Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905) обширно и разнообразно. Его многочисленные исторические сочинения, как художественные, так и документальные, всегда с большим интересом воспринимались современным читателем, неоднократно переиздавались и переводились на многие языки.Из богатого наследия писателя в данный сборник включены два романа: «Господин Великий Новгород», в котором описаны трагические события того времени, когда Московская Русь уничтожает экономическое процветание и независимость Новгорода, а также «Державный Плотник», увлекательно рассказывающий о времени Петра Великого.
Пьер Амброзио Курти (годы жизни не установлены) – итальянский писатель, мастер исторического повествования, засвидетельствовавший своими произведениями глубокое знание древней римской жизни.В романе «Под развалинами Помпеи», окончание которого публикуется во втором томе данного издания, живой кистью художника нарисована картина римского общества в самый интересный и поучительный с исторической точки зрения период римской истории – в эпоху «божественного» императора Августа. На страницах романа предстанут перед читателем Цицерон, Гораций, Тибулл, Проперций, Федр, Овидий и другие классики Древнего Рима, а также императоры Август, Тиверий, Калигула, Клавдий и Нерон.
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.
Пьер Алексис Понсон дю Террайль, виконт (1829–1871) — один из самых знаменитых французских писателей второй половины XIX века; автор сенсационных романов, которые выпускались невиданными для тех лет тиражами и были переведены на многие языки, в том числе и на русский. Наибольшую известность Понсону дю Террайлю принес цикл приключенческих романов о Рокамболе — человеке вне закона, члене преступного тайного общества, возникшего в парижском высшем свете. Оба романа, представленные в данном томе, относятся к другой его серии — «Молодость Генриха IV», на долю которой также выпал немалый успех.
Серия: "Стрела" Во время строительных работ в Керчи в подполе разрушенного дома находят золотую вазу с изображениями из скифского быта и ряд других предметов. Как они туда попали, из какого кургана их добыли, кто были люди, их спрятавшие, - археологи или злоумышленники? Над решением этих и многих других вопросов, связанных с находкой, работает группа археологов. Разгадывая одну загадку за другой, они находят следы тех, кто добрался до сокровищ, а затем находят и самый курган. Находки помогают ученым сделать серьезный вклад в историю скифских племен.