Марджори в поисках пути - [85]

— Вы много путешествовали, я полагаю, — сказала Марджори.

— Да, а вы нет?

— Я не была нигде западнее Гудзона и восточнее Джонз-Бич. Очевидно, наблюдать, как исчезает земля, — занятие для таких новичков, как я.

— Совсем нет. Для меня это второй прекрасный момент в путешествии. Лучший момент для меня наступает тогда, когда я вижу что-то опять, например, добрую старую Америку, на том же самом месте, сующую свой большой нос за горизонт.

Он улыбнулся ей. Это была особенная слабая, холодная улыбка.

— Видите ли, я сейчас как мальчик из клуба «Киванис». Проще всего было бы держать меня на ферме. Я видел Парэ, и вы можете этим воспользоваться.

— Мальчики из клуба «Киванис» обычно не знают, что они таковыми являются, — сказала Марджори.

На миг проницательный одобрительный взгляд мелькнул в его глазах.

— Ну, время от времени я читаю. Невозможно все время играть в карты. Хотя я, конечно, пытаюсь.

Кутаясь в пальто, она сказала:

— Попрощайтесь за меня с доброй старой Америкой, хорошо? Я сдаюсь.

Она обнаружила, что стюард, любезный белоголовый мужчина с очаровательным британским акцентом, привел комнату в идеальный порядок. Он предложил ей попить чаю. Она согласилась, ожидая, что он принесет заварной чайник и немного печенья, но он принес ей множество бутербродов и изысканные пирожные.

Ее большой двухместный спальный номер находился на палубе «А». В нем были настоящие кровати, стены, обшитые панелями, модные строгие портьеры и мебель. Все — в богатых оттенках коричневого и серого. Был не сезон, поэтому Марджори путешествовала в фантастической уединенности и роскоши. Она сняла костюм, надела новый шелковый пеньюар и легла на кровать с «Томом Джонсом». Кровать медленно покачивалась; это создавало легкость и было самым приятным ощущением в мире. Ей казалось, что со времен ее девичества, до того, как она мельком увидела Ноэля в «Южном ветре», никогда она не чувствовала себя так спокойно, расслабленно и хорошо. Находясь на корабле, она ощутила удивительную свободу.

Она пыталась читать, но не могла; ее глаза останавливались неподвижно на странице, а мозг продолжал беседовать с мужчиной со шлюпочной палубы. Сколько ему лет? Едва ли сорок, несмотря на седые волосы; ему, должно быть, не больше тридцати пяти.

— Майк Иден, — сказала она громко, без всякой причины. Звук собственного голоса испугал ее; она удобно устроилась в подушках и заставила себя сосредоточиться на «Томе Джонсе».

«Влюбиться в любовь — это заставить поверить. Влюбиться в любовь — это дурачить…»

В первую же ночь, когда их пути пересеклись, Марджори стало ясно, что эта песня будет долго напоминать ей о Майкле Идене. Это была любимая песня корабельных музыкантов. Их группа из четырех человек играла квартеты Бетховена в полдень в одном из небольших салонов, мелодии Виктора Герберта за обедом и умеренно взволнованную джазовую музыку после десяти вечера в корабельном ночном клубе: очаровательной маленькой овальной комнате под названием «Веранда-гриль» на верхней палубе. Большие окна ночного клуба смотрели на темный океан и нежно покачивающуюся луну и звезды.

Музыканты играли «Влюбиться в любовь», когда она вошла в ночной клуб с Иденом в первый раз, незадолго до полуночи. Они сыграли эту песню еще дважды в тот вечер и исполняли ее по нескольку раз во все последующие вечера. Иногда они играли ее за обедом и в концертах во время чая. Руководитель ансамбля написал для себя цветистый пассаж в середине вальса. Он выступал вперед, исполняя свое соло, и артистично покачивался, закрывая глаза от удовольствия. Заканчивая соло, он с петушиной гордостью щурился и ухмылялся женщинам.

В первый вечер Марджори и Майкл были в ночном клубе. Майкл уставился на скрипача такими широко открытыми глазами, что Марджори спросила его, что случилось. Иден посмотрел вокруг нее, затем посмотрел через окно на море, на низкую желтую луну, и снова — на музыканта.

— Разве он не очаровывает тебя?

— Почему? Он всего лишь самонадеянный музыкант. Я видела таких сотни. Он даже не очень хороший.

— Это так. Вот он стоит в полном разгаре исполнения — посреди черного моря черной ночью, поигрывая песенкой, которая составляет его гордость и радость, — и так доволен собой, что мог бы лопнуть. Разве он не обыватель?

Марджори с любопытством посмотрела на Майкла, в то время как он закурил еще одну длинную тонкую сигару. Он курил их почти постоянно; они были странного шоколадно-коричневого цвета, без ободка, и их аромат был чрезвычайно насыщенный и приятный. Она видела, как Майкл после обеда часами играл в карты в одном из салонов с тремя пожилыми англичанами, и он редко был без сигары.

— Много ли говорят об обывателях в вашем клубе «Киванис»? — спросила она.

Быстро взглянув, он ответил:

— У нас лекции о них каждый понедельник и четверг. Вы бы хотели потанцевать?

Сначала Иден танцевал старомодно, чопорно и казался довольно утомленным. Но затем он заинтересовался этим, и Марджори обнаружила, что получает удовольствие от того, как он танцует. Она также получала удовольствие от бесед с ним. Пока они потягивали свои напитки, он задал несколько точных вопросов о «Томе Джонсе», зная, казалось, книгу наизусть. Он сказал, что единственные писатели, которые пишут подобно Филдингу в наши дни, — это авторы детективных романов.