Марджори в поисках пути - [81]

Марджори надеялась, что этот побег в Париж — последний рывок старого Ноэля, последняя попытка добиться «респектабельности». Ноэль слишком любил хорошую жизнь, чтобы стать учителем философии; тем не менее Марджори была совершенно готова довольствоваться академическим окладом, если это было то, чего он хотел. Еще она мечтала, чтобы он стал ее мужем, мужчиной, чьей постели она принадлежит. Она не торопилась следовать за ним в Европу; этот порыв угас. Инстинкт говорил ей, что он хочет ее, в сущности, больше, чем кто-либо еще на свете. Он скучал о ней сейчас, скучал все больше и больше.

Она чувствовала потягивания ниточек, которые связывали его с ней через открытый океан, в его редких веселых письмах, всегда без обратного адреса, обычно со штемпелем Парижа, один раз Каннов и один раз Лондона. Во время оптимистических подъемов ее эмоционального состояния ей казалось, что он может вообще не возвращаться к ней от своей сегодняшней гармонии, он может быть очень рад увидеть ее, пришедшую за ним, он может убрать закопченные ширмы циничных слов, маскирующие его капитуляцию, — от времени и судьбы, так же, как от нее, — но он может капитулировать с облегчением.

Это было основанием для ее утешения в течение этого черного, черного года. Это утешение приходило и уходило с переменой настроений; оно было тихим, не оформившимся полностью, не рассмотренным как следует с чьей-нибудь помощью; оно вплеталось в ее мысли и покидало их; утешение это было в целом приятно спокойным. Оно чередовалось с состояниями отчаяния и ужасной боли, боли настолько сильной, что страдания в кресле дантиста, когда она ходила к нему, были по сравнению с ней развлечением и облегчением. Она часто проклинала тот день, когда встретила Ноэля, и свое фатальное поклонение герою, которое дало ему возможность поглотить три года ее жизни, три лучших ее года, тех самых, когда большинство девушек выходят замуж. Сколько шансов счастливого брака прошло мимо нее, пока она тряслась и тряслась и тряслась над Ноэлем? Теперь нельзя было исправить это; исправить мог только Ноэль, или жизнь остановится.

Она просыпалась, думая о нем, засыпала, думая о нем, и думала о нем весь день и всю ночь — когда не работала, или не читала, или беспокойно спала. Она читала за завтраком и за ленчем, в тоннеле по дороге на работу и с работы, даже в машине отца, когда ехала в офис вместе с ним. В свободные минуты в офисе она могла открыто читать свои романы. За неимением денег она посещала публичные библиотеки. Ее зрение ухудшилось, и она стала читать в очках, но продолжала читать и читать.

Она перенесла тяжелое время в эту черную зиму, когда у нее не было ни простуды, ни кашля, ни жара, но целую неделю ее мучила парализующая головная боль. Потом появилась таинственная сыпь, которая то исчезала, то возвращалась. У Марджори не было аппетита месяц за месяцем. Она заставляла себя есть, чтобы избежать озабоченных вопросов матери и болезненных взглядов отца. Еда по вкусу напоминала ей солому. Марджори увядала так очевидно, что родители уговорили ее показаться доктору. После долгого медицинского осмотра он спросил о ее эмоциональном состоянии, глядя на нее иронически мудро, и дал ей множество пилюль, капсул и микстур. Лекарства немного помогли ей, но всю зиму она была слаба и раздражительна.

И всю зиму ее банковский счет увеличивался. Цель, к которой она стремилась, стоила семьсот долларов.

Марджори поняла, что сможет поехать в Европу третьим классом, пробыть там три недели и вернуться. Но она еще не накопила достаточно. Эта забота все больше мучила ее. В лучшем случае она могла откладывать в неделю по десять — двенадцать долларов. Она вернула отцу деньги, потраченные на театр «Рип Ван Винкль», хотя он и не пытался получить их. Это успокоило ее, но отложило отъезд в Париж на пару месяцев. Последнее письмо Ноэля пришло в феврале. Из-за того, что он молчал весь январь, она крайне волновалась. Она часто думала о том, чтобы занять денег у родителей. У нее уже было пятьсот долларов, и еще пара сотен помогла бы ей решить проблему. Но она не могла этого сделать.

Однажды вечером, покупая билет на французскую пьесу, Марджори узнала в кассирше хорошую актрису — умницу с красивыми рыжими волосами, — сейчас она, правда, выглядела несколько потрепанной. Марджори немного поболтала с ней. Девушка по-прежнему билась головой о все стены Бродвея и за последнее время успела дважды побывать замужем и развестись с красивыми безработными актерами. Сейчас она жила с третьим возлюбленным безработным. Она сообщила Марджори, что место театральной кассирши хорошенькая девушка может получить легко. Кассирши быстро менялись из-за распространенной практики продажи в киосках фальшивых билетов и присваивания чуть ли не трети выручки. Марджори пришло в голову, что она сможет удвоить свой заработок, подрабатывая по вечерам в театральных кассах, — честно, конечно. С помощью рыжей актрисы она действительно получила работу двумя днями позже. Ее родители, естественно, возражали. Они утверждали, что она слишком устает от ночной работы. Миссис Моргенштерн в отчаянии заметила, что Марджори, видимо, обречена кидаться из одной глупости в другую. Отец повысил Марджори оклад, надеясь сделать ночную работу дочери ненужной. Она приняла прибавку, считая, что заслужила ее, усердно трудясь в офисе, но не оставила работу в театре.