Марджори в поисках пути - [73]

Ну так. Природа дарит большинству из вас, девушек, море очарования, когда вам семнадцать; оно длится несколько лет; вы можете привлечь какого-нибудь мужчину и поддерживать этот процесс. Это цветок и пчела; это так просто и очевидно. Но вы когда-нибудь приписываете ваше новое очарование Природе? Конечно, нет. Вы считаете, что это вы сами вдруг стали умными, одаренными, мудрыми личностями. Вы сыграли роль, законченную, с гримом, костюмами и диалогом. И вы одели и разукрасили себя с удивительной искусностью, и вы продолжаете сочинять безумно остроумный диалог, и нет конца вашим изящным приемам и уловкам. Вот как случается, что парни начинают падать на вас. Это не имеет ничего общего с вашими свежими острыми грудями и новыми круглыми бедрами и бойким задом. Причина в том, что у вас есть какой-то экстраординарный талант на такого рода вещи. Фактически вы актрисы.

Я не говорю о тебе, ты понимаешь. Быть актрисой (или моделью, это одно и то же) стало для средней американской девушки тем же самым, чем были для Дон-Кихота его рыцарские походы в доспехах. Процесс этот проходит по всей стране, он связан с увеличением ума девушки. Вот почему я называю это тропизмом. Ничто не может остановить его, пока не сменится наша цивилизация. Год за годом целые армии Марджори Морнингстар будут наступать на Голливуд и Бродвей, чтобы их соблазнили, изнасиловали, развратили, сделали проститутками или (если им повезет так же, как тебе) просто впутали во внебрачную связь на пару лет. А потом они поедут домой, чтобы выйти замуж за сына аптекаря или доктора, или торговца недвижимостью.

Я говорю, будто тебе повезло, потому что я немного больше заинтересовался и изумился, чем обычный насильник из шоу-бизнеса. Чаще всего это какой-нибудь глупый парень из хора или актер, или распутный третий помощник директора постановки. Или продюсер, — если девушка действительно заслуживает внимания. Или, может быть, музыкант, или фальшивый городской писатель, которого нужно вымыть и постричь. Какой-нибудь праздный шутник, во всяком случае, который допоздна не ложится спать и у которого много времени, чтобы одурачивать и болтаться с Морнингстар.

Марджи, твоя новая работа этого не подразумевает. Я не со зла. Пьеса омерзительна. Ты знаешь, это так. У тебя смешная роль без слов, и Гай Фламм нанял тебя только затем, чтобы прикарманить твою зарплату. Я не думаю, что шоу когда-нибудь появится в Нью-Йорке, а если и появится, то закончится в три дня. Ни один ценитель талантов не увидит тебя. Если кто-то и увидит, то не обратит на тебя внимания. Он знает все о Морнингстар. Он может узнать их на расстоянии мили. Во всяком случае, кто обращает какое-то внимание на постановку Гая Фламма? Господи Боже, ты же помнишь свою первую стычку с ним! Можно изучить самообман, глядя, как ты разошлась по поводу этой отвратительной маленькой роли только потому, что тебе пришлось подписать форму «Эквити». Ну, ты с этим покончила. Я только надеюсь — удар не слишком сильный. Действительно, это плохо, что ты витаешь в облаках как раз в этот особенный момент в жизни нас обоих. Но, возможно, это смягчит потрясение от моего письма. Репетиции и все другое отвлекут тебя от него. Поэтому меня меньше тошнит от того, что я орудую ножом.

Дорогая, никогда не сожалей о театре, когда тебя выставят из него. Это плывун, хлев. Это один большой бордель, тянущийся от Сорок второй улицы до округа Колумбус, за исключением уголка то там, то тут, зарезервированного для гомосексуалистов. Я не оскорбляю его лишь потому, что мне ничего не удалось. Для меня театр никогда не представлял никакого волшебства. Всегда привлекали только деньги. Может быть, это знак, что я никогда не собирался писать для него. Будь то, что могло бы быть, ты бы никогда не собиралась играть в нем, это уж наверняка. Талант очевиден долгое время, как рыжие волосы. У тебя его нет.

У меня никогда не было растяжения мышц спины за всю мою жизнь. Я печатал три с половиной часа. Я уже даже спать не могу. Иди к черту, Марджори Моргенштерн. Я действительно больше тебя не люблю.

Ноэль».

Был постскриптум, написанный от руки:

«3.30 того же дня.

P.S. Так, только что я перечитал его. Я быстро его запечатываю. Это, вероятно, самая отвратительная, противная, чепуховая, длинная скучная речь, когда-либо написанная. Хорошо, я был пьян. Если ничего никогда не внушало тебе отвращения ко мне, то уверен, что это вызовет. Итак, я пошлю его таким, какое оно есть. Здесь есть только одна неправда на всех этих страницах, все одно и то же, и это — в самой последней строчке. Я всем сердцем надеюсь, что это будет правдой через несколько дней, несколько недель, несколько месяцев. Потому что это единственный выход для нас обоих. Надежды нет. Прощай, любовь моя.

Н.»

15. Плохой год

Когда Марджори пришла на репетицию в тот день, ее поджидал еще один удар, злобно подготовленный, а впереди были еще худшие новости.

Пьеса, в которой она была занята, называлась «Плохой год». Марджори досталась роль проститутки. Пьеса была фарсом о старой деве тридцати пяти лет из маленького городка, которая унаследовала состояние и приехала в Нью-Йорк, чтобы разгульно жить там в течение года, прежде чем осесть в своем небольшом городке. Получились осложнения, вовлекшие городских гангстеров и доктора из небольшого городка, любившего старую деву. Главная комическая идея пьесы была такова: старая дева арендовала комнату в борделе на Манхэттене, считая, что это пансион. Почти вся пьеса была посвящена тому, как старой деве открывают глаза. Все, что Марджори надо было делать на сцене, — это сидеть в нижнем белье с пятью другими девушками по несколько минут в каждом акте, куря, выпивая и вообще выражая порочность, насколько возможно с помощью пантомимы.