Марджори в поисках пути - [68]

Но жизнь продолжалась даже для женщин с разбитым сердцем и упавших духом. Она взглянула на часы, устало прошла к телефону и набрала номер.

— Алло? Лен здесь? Это Марджори Морнингстар… Нет, нет, не беспокойте его, Майк. Просто передайте ему сообщение, когда будет перерыв в репетиции, хорошо? Передайте, что я извиняюсь, я опаздываю, кое-что вышло… Нет, все хорошо, я буду через полчаса. Они уже дошли до моей сцены?.. Ну хорошо. До свидания.

Она быстро переоделась в темное шерстяное коричневое платье, которое надевала на репетиции из-за промозглых сквозняков за кулисами в Лицее. Марджори хорошо продвинулась за последний год. У нее была настоящая роль в настоящей бродвейской пьесе, и все в труппе знали ее как Марджори Морнингстар.

Она открыла сумочку, чтобы положить новую пачку сигарет; а там было письмо, объемистое и гнетущее. Марджори не особенно хотела тащить печальный документ с собой на репетицию, где она должна была появиться веселой и свежей. Она подумала о старой шкатулке розового дерева, которая была запрятана на недосягаемой высокой полке и запиралась. Мардж нашла ключ, взобралась на стул и сняла шкатулку, покрытую пылью. Она была так наполнена старым хламом, что бумаги вывалились, когда Марджори подняла крышку. Каждый год девушка просматривала содержимое шкатулки. Этот процесс становился все менее и менее волнующим, и она часто подумывала, что сожжет все это, а шкатулку выбросит. Однако в городской квартире сжигание бумаг было непростым делом. На кухне этого хорошо сделать было нельзя, а камина не было. И в результате старая шкатулка из розового дерева наполнялась все больше и больше год за годом. Беличий инстинкт заставлял Марджори вспоминать о ней каждый раз, когда у нее появлялась бумага, которую она не хотела уничтожать сразу или которую она боялась выбросить случайно. Меры предосторожности против любопытства матери стали у Марджори в порядке вещей. Миссис Моргенштерн все еще совала нос в комнату девушки, но не находила ничего интересного даже в корзине для мусора с тех пор, как дочери исполнилось девятнадцать лет.

Марджори пришлось сложить вдвое длинное письмо, чтобы всунуть его в шкатулку, и даже тогда она едва смогла закрыть крышку. В первый раз, когда она попыталась это сделать, несколько реликвий выскочили и рассыпались по полу: последнее письмо к ней Джорджа Дробеса, потертое и пожелтевшее; безумное, пьяное, преклоняющееся письмо Уолли; пожелтевшая вырезка из газеты Хантера, содержавшая хвалебную статью Хелен Йохансен о ее выступлении в «Микадо»; очаровательные, но слишком непристойные стихи, которые нацарапал Ноэль на обложке меню, в форме акростиха на имя «Марджори Морнингстар»; ее фотография с Уолли Ронкеном, сделанная на его выпуске. Запихнув снова все бумаги в шкатулку, Марджори наконец смогла запереть ее. Она поставила шкатулку на полку и спрятала ее за коробками из-под шляп.

14. Как изящно бросить любовницу

Письмо Ноэля, вероятно, заинтересовало бы мать Марджори.

Вот оно:

«Марджори, любовь моя!

Я полон смелости во хмелю, только что вернувшись после ночной пьянки с моим старым веселым собутыльником Ферди Платтом. Но в том, что я собираюсь сказать тебе, нет ничего алкогольного. Фактически, чтобы убедиться в этом, я не отправлю письмо до утра. Мне нужно так много сказать, что я могу заснуть, прежде чем закончу. Но сомневаюсь в этом. Я никогда не чувствовал себя таким бодрым, таким владеющим собой, таким ясновидящим. Есть определенная причина в том, почему пьяные в барах всегда рано или поздно переходят на разговор об основных темах — любви, семье, смерти, политике, войне и так далее. Алкоголь сокращает размер банальностей, которые кажутся такими большими для трезвого ума. Трезвый ум — это тот же самый человек, поднявшийся на самолете, видящий лес. Слово «высоко» — это мудрый народный символ. Я надеюсь, ты понимаешь основную мысль. Я заявляю: все, что я скажу в этом письме, не только правда, но еще и намного правдивей и доходчивей (насчет нас обоих), чем все, что я когда-либо говорил раньше.

Трудно понять, с чего начать: одно так же хорошо, как и другое. Итак, давай начнем с того момента в прошлую субботу, когда ты спросила меня:

— Почему бы нам не пожениться?

Я не возражаю против того, что ты это произнесла. Добрый юмор, легкость, с которой ты это сказала и забыла об этом, и продолжала развлекаться, — все было совершенным. Фактически я был немного испуган, ты была в этом так остроумна. Я понимаю, что это было неизбежно, что ты взрослеешь со временем. Но я считаю, родители и любовники все пугаются, когда это действительно случается. Ты выбрала идеальное время, чтобы сказать это. Ты была наверху, а я внизу. Ты только что получила работу. А я только что потерял ее. Ты была на подъеме, я — в упадке. Было почти снисходительно с твоей стороны просить меня жениться на тебе. И особенно снисходительно — то, что ты не давила своим преимуществом, по крайней мере. Это был один из тех чудесных вечеров, когда мы оба были в настроении. Ты, конечно, была на седьмом небе, достигнув своей мечты о Марджори Морнингстар. А я ощущал некоторую легкость, потеряв сценарную работу на радио. Ты, должно быть, решила, что расстояние между нами наконец уменьшается, что разница в возрасте действительно сокращается, что даже наши карьеры пролегают по параллельным линиям. Ты, должно быть, подумала (нет, не