Мао Цзэдун - [51]

Китайские товарищи были категорически не согласны. Партия Сунь Ятсена виделась им патриархальной организацией, прототипом которой являлись выступавшие против господства маньчжуров средневековые тайные общества. Сунь управлял ею, как своей вотчиной, требуя от сторонников приносить клятву верности. Коррупция пронизывала партийный аппарат сверху донизу. Поддержкой Гоминьдан пользовался в основном в Гуандуне и еще нескольких южных провинциях. Руководство никогда не ставило цели превратить Гоминьдан в массовую народную партию, способную повести за собой рабочих, крестьян и мелкую буржуазию на борьбу с империализмом. Нынешние милитаристские круги были для Сунь Ятсена не противниками, а, скорее, партнерами в деле будущего обустройства общества.

В апреле 1922 года Чэнь Дусю пригласил к себе Мао Цзэдуна, Чжан Готао и трех других секретарей провинциальных партийных организаций для того, чтобы «единогласно принять партийную резолюцию, подчеркивающую абсолютное неприятие идеи какого бы то ни было союза». На следующий день он направил Войтинскому, ставшему уже руководителем Дальневосточного бюро Коминтерна, послание, где говорил о том, что «политика Гоминьдана не имеет с коммунизмом ничего общего», что «за пределами Гуандуна в детище Сунь Ятсена видят лишь свору бюрократов, жадно делящих деньги и власть». Нет, настаивал Чэнь Дусю, союз между КПК и Гоминьданом невозможен.

Подписав резолюцию, приглашенные вернулись по домам, уверенные в том, что для этого их и вызывали. Однако и этот выдержанный в резких тонах документ не обескуражил Снеевлита. На протяжении нескольких последующих месяцев партийное руководство в Шанхае находилось под сильнейшим давлением Коминтерна, российского правительства, представителей левых течений в Гоминьдане и сочувствовавших им членов КПК. К середине лета, когда бывшие военные союзники Сунь Ятсена изгнали его из Кантона и лидер Гоминьдана стал более восприимчив к идее сотрудничества с Москвой, сдержав отвращение, КПК дала понять, что не против создания общего фронта — если их соперник «отказывается от своей нерешительной политики и выбирает дорогу революционной борьбы».

Смену политического курса подтвердил состоявшийся в июле 2-й съезд КПК. Принятая резолюция признавала, что «для свержения общего врага на определенное время требуется объединение усилий всех демократических сил». Гоминьдан в тексте упомянут не был, зато подчеркивалось: «Второстепенную роль пролетариат не будет играть ни при каких условиях». Новый устав партии декларировал преданность КПК делу Коминтерна и напоминал ее членам, что вступать в любые другие политические организации они могут лишь с разрешения и согласия Центрального Комитета. Весьма сомнительно, чтобы такие формулировки привлекали на сторону коммунистов многих из гоминьдановцев, насчитывавших в своих рядах более 50 тысяч человек. Во веем Китае партийные взносы платили в те годы всего 195 членов КПК.

Мао не принимал участия в работе 2-го съезда. Позже он объяснил это тем, что по приезде в Шанхай «нс смог вспомнить названия места, где проводится съезд, и не встретил никого из соратников», хотя более вероятной причиной представляется его несогласие с готовившимся компромиссом. Если это было действительно так, то Мао оказался не одинок: выражавшие неприкрытую враждебность идее союза с Гоминьданом представители Кантонского комитета партии также не прибыли на съезд.

Возвратившийся в августе из Москвы Снеевлит привез директиву Коминтерна, согласно которой Гоминьдан теперь считался партией революционной. В Ханчжоу, на заседании Центрального Комитета, состоявшемся две недели спустя, он, несмотря на бурные возражения китайских товарищей, разъяснял разработанную Коминтерном новую стратегию «внутреннего блока». Члены КПК должны, оказывается, как частные лица вступать в Гоминьдан, что позволит партии использовать этот мезальянс для дальнейшего продвижения к своим конечным целям.

Чуть позже группу руководителей КПК во главе с Чэнь Дусю и Ли Дачжао на торжественной церемонии принял в члены Гоминьдана сам Сунь Ятсен. Новый печатный орган партии, газета «Сяпдао чжоубао» (еженедельник «Проводник»), которую издавал старый друг Мао Цай Хэсэнь, в своих публикациях превозносила заключение союза. В январе 1923 года Сунь Ятсен встречался с Адольфом Иоффе, что знаменует установление более тесных отношений с Москвой и первый шаг к реорганизации Гоминьдана в партию ленинского типа.

Несмотря на всю эту активность, для многих китайских коммунистов стратегия «внутреннего блока» оставалась чуждой и заслуживающей проклятия. Оппозиция новому курсу сохранялась.

Помимо несогласия своих соратников руководители КПК столкнулись и с другими деморализующими факторами. Рабочее движение, составлявшее когда-то предмет гордости партии, было практически разогнано и не действовало. Сама КПК по-прежнему находилась на нелегальном положении, в подполье. Внутренние противоречия достигали подчас такой остроты, что Чэнь Дусю уже неоднократно угрожал своей отставкой. Снеевлит признал, что КПК является искусственным образованием, «появившимся на свет, или, точнее говоря, слепленным преждевременно». Иоффе публично заявлял: «Советская система не может быть воссоздана в Китае, так как здесь отсутствуют необходимые для построения коммунизма условия».