Мантикора - [79]

Я: Нет. И тем не менее чем-то он всегда притягивал мое воображение. Я уже говорил, что он был не без странностей, но, кажется, так ничего толком и не добился. Он написал несколько книг, и отец говорил, что некоторые из них хорошо продавались, но книги были очень странные — о природе и необходимости веры. Не христианской веры, а веры вообще, и время от времени на занятиях он говорил нам: «Вы обязательно должны сами выбрать, во что верить, и понимать, почему верите именно в это, так как если вы не выберете себе веру, то можете не сомневаться, какая-нибудь вера (и, вполне вероятно, далеко не лучшая) выберет вас». Потом он рассказывал о людях, которые верили в Молодость, или Деньги, или Власть, или во что-нибудь подобное и со временем обнаружили, что поклоняются ложным кумирам. Мы с удовольствием его слушали, а некоторые его исторические примеры были довольно увлекательными, но серьезно к этому не относились. Я всегда смотрел на него как на неудачника. Отец любил его. Они были из одной деревни.

Доктор фон Галлер: Но вы никогда не чувствовали потребности учиться у него?

Я: Чему он мог меня научить, кроме истории и «ясного стиля»?

Доктор фон Галлер: Да, понимаю. Какое-то время мне казалось, что у него есть качества Волхва.

Я: Мне кажется, что в вашей Комедийной труппе и Собрании архетипов нет фигуры, которая соответствовала бы моему отцу.

Доктор фон Галлер: Проявите терпение. Это обычные фигуры. Можете не сомневаться, вашего отца мы не забудем. Он, мне кажется, присутствовал почти все время с того дня, когда мы начали. Мы все время говорим о нем. Он может оказаться вашим Королем троллей…

Я: Почему вы говорите о троллях? Мне представляется, что вы, юнгианцы, иногда из кожи вон лезете, чтобы выставить себя в смехотворном виде.

Доктор фон Галлер: «Тролли» — не юнгианский термин. Это я просто держу свое обещание не утомлять вас профессиональным жаргоном. Что такое тролль?

Я: Какой-то скандинавский страшила, да?

Доктор фон Галлер: Да, хорошее слово для него. Иногда это докучливый гоблин, иногда — огромный добрый домовой, иногда отвратительное чудовище, иногда помощник и служитель или даже симпатичная волшебница, истинная Принцесса из Тридевятого царства, но никогда — полноценное человеческое существо. И бой с троллями, описанный Ибсеном, — это хорошая метафора той борьбы и мытарств, что выпадают на нашу долю, когда архетипы, находящиеся внутри нас, оказываются воплощены в людях, с которыми приходится иметь дело в повседневной жизни.

Я: Но люди — это люди, а не тролли и не архетипы.

Доктор фон Галлер: Да, и наша главнейшая задача состоит в том, чтобы увидеть людей как людей, чтобы их не затмили архетипы, которых мы носим в себе, ища, на какой бы крючок пристроить.

Я: И над этой задачей мы работаем здесь и сейчас?

Доктор фон Галлер: Частично. Мы внимательно изучаем вашу жизнь и стараемся снять архетипы с крючков, разглядеть скрытых за архетипами людей.

Я: И какая мне от этого польза?

Доктор фон Галлер: Это зависит от вас. Прежде всего, вы, возможно, научитесь узнавать троллей, встречаясь с ними, и впредь не дадите им особо буянить, во-вторых научитесь отключать проекции, которые накладываете на других людей, словно изображение волшебного фонаря на экран. И тогда станете сильнее и независимее. Подумайте об этом. А теперь давайте дальше про вашего специалиста по генеалогии.

12

Я, можно сказать, и не думал о нем, потому что, как я говорил доктору фон Галлер, целиком погрузился в учебу: шел мой последний год в Оксфорде. Парджеттер ожидал, что я получу степень бакалавра с отличием, а я хотел этого даже больше, чем он. Письма продолжали приходить, сообщая, что, несмотря на впечатляющую активность, никаких достижений не наблюдается. Отцу я написал, что этим вопросом занимается надежный человек, и получил его разрешение по мере необходимости выплачивать аванс. Отчеты Пледжера-Брауна были для меня источником огромного удовольствия. Я чувствовал себя как Диоген, посрамленный в присутствии порядочного человека.[86] Иногда на каникулах он отправлялся на охоту за Стонтонами и присылал мне счета, в которых фигурировали билеты третьего класса, шестипенсовые поездки на автобусах, шиллинги, потраченные на пиво для стариков, которые могли знать что-нибудь, а также чашечки чая и плюшки для себя. Счетов за потраченное время и умственные усилия он не выставлял, а когда я спросил его об этом, он ответил, что будет готов договариваться о плате, когда появятся какие-нибудь результаты. С такими принципами можно и ножки протянуть, думал я, но его простодушие очень мне импонировало. Я успел к нему привязаться, мы стали звать друг друга по именам. Его самозабвенное увлечение геральдикой действовало на меня освежающе. Сам я был в данном предмете полным профаном, не видел в нем большого смысла и недоумевал, зачем это кому-то может понадобиться. Но со временем Пледжер-Браун открыл мне глаза на то, что прежде это было необходимо, а ныне остается приятным досугом и (главное) что использование чужих геральдических символов по духу ничем не отличается от использования чужого имени. Это все равно что выдавать себя за другого. Выражаясь на языке права, это не отличалось от присвоения чужого торгового знака, а я понимал, чем это чревато. Пледжер-Браун был, без всяких сомнений, моим лучшим другом в Оксфорде, и я до сих пор не теряю с ним связи. Он, кстати, поступил-таки в Коллегию геральдики и теперь сам стал герольдмейстером. На всяких церемониальных собраниях он выглядит очень диковинно в костюме герольда и шляпе с пером.