Манолито Очкарик - [18]
Сейчас я тебе расскажу историю моего ужасного наказания, что называется, от и до.
Жил-был в квартале под названием Карабанчель один замечательный мальчик, смышленый такой и на вид очень даже симпатичный, и звали его Манолито Очкарик. Не знаю, дошло до тебя уже или нет, только это я и есть. Так вот, просыпается этот классный чувак в один трагический понедельник (в смысле, в прошлый понедельник) и думает себе: «Елки! У меня ж сегодня экзамен по природоведению, а я ни в зуб ногой!» Тут этот самый суперский чувак — то есть я — зовет свою маму и говорит:
— Мамочка-мамулечка, у меня, кажется, температура.
Ну, мама этого самого мальчика, в смысле, моя, потрогала мне лоб и говорит:
— Манолито, одевайся, а то в школу опоздаешь.
— А вдруг, пока я дойду до школы, она как подскочит до тридцати восьми? Может, лучше поберечься, чем потом долго лечиться? — сказал я, потому что никогда не теряю надежды хоть разок перехитрить маму.
— Вот я тебе сейчас покажу температуру! А ну, вставай сейчас же, а то я тебя сейчас взгрею по первое число!
Делать было нечего. Когда мама вот так на меня напускается, мне сразу становится ясно, что она у меня ни капельки не похожа на мам, про которых говорится в стихах и поется в песнях. Наверно, такие мамы живут где-нибудь в Америке в двухэтажных виллах.
Я пошел в школу, уселся за парту, как будто на электрический стул, и сказал Ушану (это мой сосед по парте и мой лучший друг, хотя, вообще-то, он та еще свинья-предатель):
— Дай списать, а то я Н.Х.Н.З.
Мы стали говорить «Н.Х.Н.З.», с тех пор как наша училка один раз услышала, как мы говорим: «Ни хрена не знаю». Оказалось, слово «ни хрена» у нас в школе вслух лучше совсем не говорить, а то мало не покажется. А Ушан мне на это:
— Придется списывать у того, кто перед нами, а то я тоже Н.Х.Н.З.
Вообще-то, по правде говоря, списывать у Ушана — гиблое дело. Он в жизни ничего путного на контрольных не писал, разве что когда у меня чего-нибудь сдует.
Пока не пришла училка, мы быстренько начали выяснять, у кого можно сдуть. Оказалось, никто ни фига не знает: ни те, кто перед нами, ни те, кто за нами, ни те, кто на потолке. В общем, в тот день никто на свете Н.Х. Н. З. Оставалась одна надежда на спасение, и звали эту надежду Пакито Медина.
Пакито Медина был новенький. Он перешел к нам в школу не в самом начале года, а где-то через месяц. «Сита» Асунсьон нас предупредила:
— Завтра к вам в класс придет новый мальчик, его зовут Пакито Медина. Не вздумайте у него спрашивать про его папу, потому что папы у него нет.
Мы все прямо-таки обалдели от того, что сказала наша «сита». Где-то через полминуты Джиад расхрабрился и спросил:
— А чего это у него нету папы?
— Он умер.
— Давно? — спросил Оскар Мейер (вообще-то его зовут просто Оскар, а Мейером мы его зовем, потому что есть такие сосиски «Оскар Мейер»).
— Два месяца назад.
— Два месяца назад!!! — повторили мы все хором, как будто три недели подряд только и делали, что тренировались.
— А от чего он умер? Он что, был очень старый? — спросил Артуро Роман, про которого наша «сита» говорит, что он всегда витает неизвестно где.
— Ты чего? Как он мог быть старым, если это папа Пакито Медины? — сказала Сусана.
— А ты что, знаешь этого Пакито Медину? — спросил Джиад. Иногда можно подумать, он совсем тупой.
— Да я в жизни его не видела, — фыркнула Сусанка.
— Наверно, он умер от какой-нибудь неизлечимой болезни, — сказал я, потому что всегда воображаю самое худшее.
— Он умер от сердечного приступа, — «сита» Асунсьон явно не собиралась вдаваться в подробности.
— А он что, был совсем один, когда у него случился сердечный приступ? — спросил Ушан, которому вечно надо все знать.
— Не знаю, а теперь начнем урок.
— А у моего папы есть друг, так вот, у него один раз тоже был сердечный приступ, его совсем мертвого отвезли в больницу, а в больнице оживили специальными электродами, которые привезли из Штатов, — сказал я, потому что так все и было на самом деле.
— Может, пока друга твоего папы оживляли, все электроды и кончились, а за новыми съездить в Штаты не успели, вот папу Пакито Медины и не спасли, — сказал кто-то с задних рядов.
— Вот наглая рожа этот друг манолитиного папы, и не стыдно ему! — сказала Толстуха Джессика, которая теперь никакая не толстуха.
— Это у твоего папы друг — наглая рожа! — крикнул я.
Тут одни стали кричать, что папин друг — наглая рожа, а другие стали защищать папиного друга, моего папу и меня.
«Сита» Асунсьон стукнула указкой по столу, но мы продолжали вопить. Она стукнула еще, и на третий раз мы все заткнулись. Так всегда бывает. Автоматическая реакция.
— Хватит! Я хочу, чтобы вы не обижали этого мальчика и не спрашивали про его папу, и все.
— А почему нельзя спрашивать про папу? — спросил Артуро Роман.
«Сита» Асунсьон выгнала его за дверь, так что у нас у всех пропала охота расспрашивать про Пакито Медину. Мы, конечно, прилипалы, но не тупые.
Назавтра к нам в школу пришел Пакито Медина, и наша «сита» посадила его на первую парту. Мы три дня подряд смотрели на него во все глаза и три ночи думали только о нем. А на четвертый день Пакито Медина показал нам на переменке значок футбольной команды «Райо Вальекано» и сказал:
