Маннергейм и блокада. Запретная правда о финском маршале - [4]

Итак, первые два десятка лет жизни будущего маршала не давали оснований заподозрить, что в дальнейшем он совершит нечто выдающееся. Перед нами – образ типичного молодого бездельника-аристократа, за которого хлопочет многочисленная родня. Я пишу это все не для того, чтобы создать у читателя негативное представление о Маннергейме. В конце концов, его поведение не было чем-то из ряда вон выдающимся в России конца XIX века. Однако важно отметить, что Густав ни в коей мере не являлся «человеком, который сделал себя сам». Его успех объясняется одним-единственным фактом – он принадлежал к дворянской элите Российской империи. Поэтому он мог бездельничать, плевать на дисциплину, совершать любые проступки. У него всегда был второй, третий, четвертый и далее шанс. Все это – благодаря связям и родственным отношениям, которые правили бал в тогдашнем российском обществе. С самого рождения одним было предначертано добывать свой хлеб тяжелым трудом, даже не мечтая о том, чтобы когда-нибудь намазать на него кусок масла; другим же по умолчанию доставались «лакеи, юнкера, вальсы Шуберта и хруст французской булки».

«Он твердо усвоил принцип, что в России есть только один способ сделать карьеру – с помощью связей» – так пишет о Маннергейме один из его российских апологетов Леонид Власов. Это не совсем соответствует истине; императорская Россия все-таки знала немало случаев, когда человек сравнительно простого происхождения делал карьеру благодаря своим способностям, трудолюбию и упорству. Один из примеров – знаменитый флотоводец, вице-адмирал Степан Осипович Макаров, сын выслужившегося из нижних чинов штабс-капитана и унтер-офицерской дочери. Так что фразу касательно Маннергейма следовало бы слегка отредактировать: «Он твердо усвоил принцип, что для него в России есть только один способ сделать карьеру – с помощью связей». Именно на связи Густав делал ставку в течение всей своей беспорочной службы в Российской армии.

Но вернемся в Николаевское кавалерийское училище – элитное учебное заведение, откуда лежал прямой путь в гвардейскую кавалерию. Здесь царили прекрасные, благородные нравы: только что поступивших называли «зверьми», и старшие юнкера (корнеты) могли глумиться над ними сколько душе угодно, использовать в качестве личных денщиков и заставлять выполнять любые поручения. Корнет, например, мог разбудить своего личного «зверя» среди ночи и заставить его нести себя в туалет. «Зверям» запрещалось ходить по тем же лестницам, по которым ходили «господа корнеты». Одним словом, неуставные отношения процветали здесь во всей красе, и начальство ничего не могло (или, скорее, не хотело) с этим поделать. Любители царской России обычно предпочитают не упоминать о подобного рода дедовщине, тем не менее она была реальностью.

Юноши из благородных семей были не чужды и земных удовольствий. Когда венерические заболевания приняли в училище массовый характер, генерал Бильдерлинг был вынужден предписать своим питомцам посещение конкретного публичного дома, в качестве персонала которого был уверен.

В этой прекрасной среде Маннергейм провел два года. Он быстро научился презрительно относиться к штатским, даже своим родственникам, не забывая при этом исправно брать у них деньги. Незадолго до выпуска, летом 1889 года, он умудрился чуть не испортить себе карьеру, во время увольнения устроив в пьяном виде скандал в вагоне поезда, а затем нагрубив дежурному офицеру. Спасли, как и следовало предположить, связи. Тем не менее без последствий происшествие не осталось. Маннергейм сдвинулся на несколько строчек вниз в рейтинге выпускников и лишился уже маячившего впереди места в гвардейской кавалерии.

В октябре Маннергейм, ставший корнетом, отправился в 15-й драгунский полк в польский городок Калиш (Польша в то время также входила в состав Российской империи). Несмотря на то что служебные обязанности отнимали у него от силы три часа в день, молодой офицер был недоволен. Пребывание в маленьком провинциальном городке его тяготило. В письмах родным он жаловался: «Офицеры здесь постоянно ругаются, доносят друг на друга. Командир полка – полное ничтожество, подчиненные его игнорируют. Возможности общения равны нулю. Офицерские жены низкого происхождения, необразованные, с плохой репутацией». Готовность служить стране на любом посту и в любых условиях – это явно не про Маннергейма. Он хотел служить с блеском и комфортом. Стоит отметить, что командир полка относился к молодому корнету хорошо и давал ему прекрасные характеристики. Естественно, это не удерживало Маннергейма от того, чтобы платить ему черной неблагодарностью.

Чтобы вырваться из Калиша, юному аристократу вновь пришлось задействовать свои связи. Семейство Скалон развернуло в Петербурге бурную деятельность. Крестная мать Густава побеседовала с самой императрицей, которая была шефом полка кавалергардов – «придворной» гвардейской кавалерии, в которой обычно служили сливки российской элиты. Императрица дала свое согласие на перевод молодого шведского аристократа. В декабре 1890 года Маннергейм с триумфом вернулся в имперскую столицу.