Маннергейм и блокада. Запретная правда о финском маршале - [16]

Но вернемся в 1919 год. Летом в Карелии развернулись ожесточенные бои. Финнам удалось быстро занять Олонец и подойти к Петрозаводску. Однако затем наступление остановилось. Некоторое время боевые действия шли с переменным успехом. В конце концов Красной Армии с большим трудом удалось оттеснить финнов. Для Москвы, однако, проблема заключалась в том, что финны не были основными или даже первостепенными противниками. Гражданская война вступала в свою решающую, критическую стадию.

Маннергейм прекрасно понимал это. Понимал он и то, что при желании мог бы сыграть значительную роль в Гражданской войне. Финский регент продолжал поддерживать контакты с представителями российских «белых». Большинство из них были его давними и хорошими знакомыми, однако переговорам это помогало слабо. Маннергейм показывал, что совершенно не прочь взять Петроград, однако требовал взамен чего-нибудь весомого. Пока противники большевиков не согласятся признать Финляндию независимой окончательно и бесповоротно, никакой помощи они от бывшего сослуживца не дождутся. Бескорыстно бороться против Ленина во имя России Маннергейм вовсе не собирался. Это была мудрая позиция – разумеется, если мы говорим о финском государственном деятеле, а не о русском патриоте, каким его пытаются представить некоторые.

Весной 1919 года шли напряженные переговоры с Юденичем, который тем временем стал командующим Северо-Западной армией «белых» и готовился к очередному походу на Петроград. Видимо, до белого генерала постепенно начала доходить простая истина: в одиночку ему «колыбель революции» не по зубам. 19 июня был составлен проект договора, в соответствии с которым в обмен на захват финнами Петрограда Юденич обещал признание независимости Финляндии и признавал право на самоопределение населения Восточной Карелии (включая Олонец). Практически одновременно Маннергейм вел переговоры с Миллером, руководившим «белыми» на Русском Севере. Условия помощи были те же, что и в случае с Юденичем, плюс к ним добавлялся порт на Ледовитом океане (в районе Печенги). Казалось, можно снаряжать армию в поход (в успехе которого Маннергейм не сомневался), однако на его пути встали три крупные силы.

Первой было финское правительство. Маннергейм, хотя и сосредоточил в своих руках обширные полномочия, все же не был полновластным диктатором. Финские политики резонно полагали, что главное – это обустроить собственный дом, а лезть на Петроград совершенно незачем. Кроме того, они опасались, что успешный поход против большевиков позволит Маннергейму сосредоточить в своих руках еще больше власти.

Второй силой были державы Антанты. Здесь на Финляндию, недавнего сателлита побежденной Германии, все еще смотрели с некоторым подозрением. Ее чрезмерное усиление считали опасным. Кроме того, в Лондоне и в Париже не хотели конфликта с «белыми» по вопросу финской независимости.

И, наконец, третьей силой был адмирал Колчак, не желавший отказываться от идеи «единой и неделимой России». Недавно установленная в Петербурге мемориальная доска Колчаку вызвала новый виток споров в российском обществе; однако, как бы то ни было, у адмирала гораздо больше прав считаться патриотом, чем у шведского ландскнехта на русской службе, коим, если говорить откровенно, и являлся Маннергейм.

Впрочем, совсем отказываться от помощи финнов Колчак не планировал. Он просто не хотел давать им никаких обещаний. Попытки перехитрить друг друга продолжались несколько недель и окончились ничем. Правда, накануне президентских выборов в июле 1919 года Маннергейм всерьез рассматривал возможность установления диктатуры и похода на Петроград по собственной инициативе, во имя расширения Великой Финляндии. Однако даже у сторонников регента эта идея встретила довольно прохладный прием.

Здесь необходимо еще раз подчеркнуть: планируя поход на Петроград, Маннергейм собирался сделать это вовсе не из любви к России. Россия была для него теперь врагом, финская независимость – основной целью. Даже если бы каким-то чудом Николай II или его наследник вернулся на царский трон, это мало что изменило бы в позиции финского лидера. Как пишет Вейо Мери, «Финляндия должна была получить конкретную пользу от этой операции, чтобы пойти на нее. Россия, которой Финляндия окажет столь огромную услугу, окажется в великом долгу перед ней и навечно признает независимость Финляндии. Финляндцы купились на мысль о возможности одновременно присоединить и принадлежавшую России Восточную Карелию. Но мотивировка Маннергейма была не только тактической уловкой. Он хорошо знал истинную мощь России и уже в 1918 году думал о той великой державе, что вновь поднимется из руин. Кроме того, ему было известно, что в России вряд ли кто-нибудь согласится на отделение Финляндии. Поэтому Россию надо вынудить пойти на компромисс, представить выгоду как цену за выгоду». Лошадиный торг, не более того. Just business.

В своих мемуарах Маннергейм утверждал, что всегда был сторонником борьбы с большевизмом. Вину за то, что помощь «белым» так и не была оказана, он старался свалить на кого-нибудь другого, например на своих преемников у власти. «