Манна - [10]

Где стонал народ и род боярский,

Где чужие Кремль подожгли.

Над убранством храма надругаясь,

Ветхи реликвии губя,

В голоде зверью уподобляясь,

Ели всё живое и себя.

И «гостей» непрошенных прогнали,

И Великий Земский был Собор!

И лампады бликами играли,

И послы народные стояли,

И народа волю излагали —

Повели о троне разговор.

Так вся Русь царя провозгласила!

И взошёл Романов на престол.

Началось правленье с Михаила.

Сам народ тогда его нашёл.

И Сусанин был. В лесу дремучем

Басурманам рано поутру

В истине признался, был замучен,

Но злодеев не привёл к царю…

«Гладко началось, без заусенций.

Царь был в голове, и в сердце был.

А сейчас ни в голове, ни в сердце.

Знать, себя имперский дух изжил.

Что теперь с народом происходит?

Почему я костью в горле встал?

Почему он словно брага бродит?

Кто ему такую волю дал?

Может от престола мне отречься

И в Крыму павлинов разводить?

О семье, о сыне только печься,

Плюнуть на дела и все забыть?

Глубоко в душе я понимаю —

Очень важно вовремя уйти.

Трудно сделать выбор. Я не знаю.

Вроде встали на реформ пути

И с планетой всей шагаем в ногу.

Я всегда был за прогресс любой. —

Он направил к берегу «пирогу»,

Выскочил из лодки и ходьбой

Заниматься стал, красой любуясь

Неба, солнца и земных аллей…

Фаталист, душой своей волнуясь

За себя с женой и за детей. —

Неужели если устраниться,

Уступить насиженный престол

Терроризм на свете испарится? —

Царь остановился, вновь пошел. —

Нет, конечно. Терроризм лишь способ

Напугать и воле подчинить.

Террорист не человек, а особь,

Добродетель в нем не может жить,

Ненормальный псих, больной мечтатель,

День и ночь он думает о том,

Этот черных мыслей обладатель,

Как покончить побыстрей с царём.

Строй сменить – опять найдут селитру,

Встанет радикал в противовес,

Новому достанется министру,

Поведёт марионеток бес.

Мало их волнуют результаты,

Это образ жизни молодых,

Ненависть и зло их шлем и латы,

Ничего святого нет для них.

Молодость сильна, протест в основе.

Даст организатор свой наказ.

Разлетится плоть в лохмотья снова,

Жизни огонёк потухнет враз.

Знаю я откуда все флюиды,

Шифры да инструкции идут.

Боли самолюбия, обиды

Терпит тот, кому пути закрыты,

Кто на власть давно имеет виды,

Кому в сыске дело «шьют» и ждут».

2

«Нет в них больше ни искры, ни света!

Их стена – труха, ткни – упадёт.

Час придёт и мы докажем это.

Левое крыло реванш возьмёт!» —

Это Ленин – истины носитель

Ценной и единственно одной,

Гегемон, идейный вдохновитель,

Перед Горьким выгибал рукой.

Не вошёл в квартиру, а ворвался,

Приторно-улыбчив, взгляд живой.

Третий раз писатель с ним встречался

Перед съездом в Лондоне, весной.

Вот он быстро подошёл к кровати,

Трогает писателя постель:

«Ты смотри-ка – сухо. Странно. Кстати

Закрывайте поплотнее дверь».

Не успел писатель возмутится,

Он услышал Ленина опять:

«Надо вам, голубчик мой, лечиться,

Легкие свои оберегать.

Лондонский туман иль смог опасный

И под утро простыни мокрит.

Ну теперь-то вам, милок, всё ясно?

От тумана этого разит

Плесенью какой-то, затхлой гнилью.

И бронхиты, и туберкулёз,

Астма, ревматизм – всё обильно

Процветает. И причина слёз

Только в этом, в смоге все причины.

Надо, милый мой, себя беречь. —

Показал, что знает медицину.

И продолжил дальше свою речь. —

Надо вам на юг, к морям поближе.

Климат нужен жаркий и сухой.

И не ждите вы здоровья свыше,

А к врачам идите, дорогой.

Лучше к зарубежным обращаться.

Плохо лечат русские врачи.

За Европой нашим не угнаться,

Все в хвосте плетутся туфтачи».

Горький молча слушал, улыбаясь.

Был забавен этот человек

С быстрой речью, как ходил, держался,

Как смешно картавил, не стеснялся,

Как стрелял глазами, как смеялся

Живо так с морщинками у век.

Горький знал – причин для смеха мало.

Ленин здесь, чтоб снова убеждать,

И лицо его не покидала

Самообладания печать.

И на съезде в эпицентре склоки

Завтра снова будет он стоять

Некурящий, крепкий, невысокий,

Знающий, опрятный, одинокий,

Истинный борец, к врагам жестокий,

Будет нервы тратить и кричать.

«Словно мать заботитесь о сыне.

Ни к чему же. I’m self control.

Я не сплю, вообще-то, на перине,

Я люблю на жестком, лучше пол».

«Что радикулит скривил осанку?

У меня желудок очень худ.

Ничего не ем, спасаюсь манкой». —

Прибеднялся Ленин словно плут.

Ничего людей так не сближает

Как здоровье, разговор о нём,

Как болячки общие – кто знает,

Сколько мы протянем, проживём?

Многие гордятся, что имеют

Разные недуги и, порой,

Нравится, когда их все жалеют —

Так устроен человек любой.

У людей сочувствия нехватка,

Жалости обычный дефицит,

И любыми шрамом иль заплаткой

Человек по-своему дорожит.

Ленин был всё время при наличных,

Аппетит ему не занимать,

Балыки и сёмгу ел отлично —

Все, что присылала ему мать.

Дождь по крыше начал барабанить,

Темзу покрывал тумана дым.

Чтоб здоровьем Горького не ранить,

Ленин в разговоре был больным.

Горький был по возрасту чуть старше,

Но не мог здесь перейти на «Ты».

«Вместе не хлебали щи да кашу».

Но от этой цельной полноты

Ощутил он предрасположенье.

Много Горький умников видал!

Родилось духовное влеченье.

Ленин, улыбаясь, продолжал:

«Да, друг мой, забочусь и не скрою —

Вы писатель, нужный для страны,

Со своими чувствами, душою,

Ваша проза и стихи верны.

Как вы тонко чувствуете время?!

«Буревестник» ваш и ваша «Мать»