Манхэттенский охотничий клуб - [46]

На стенах висели репродукции пейзажей, очевидно, подобранные на свалке. Впрочем, как и все остальное. Казалось, их присутствие здесь, в этой комнате, призвано напоминать обитателям о мире, который они оставили на поверхности. На одной репродукции был изображен весенний луг с оленем на переднем плане, который щипал сочную траву. На другой – дерево в осеннем лесу с великолепной листвой. Крону пронизывали солнечные лучи, создавая впечатление, будто сам Господь смотрит с неба и улыбается.

Серую рутину комнаты разнообразили также два старых кривых торшера без абажуров.

Но чего совсем не ожидал здесь увидеть Джефф, так это телевизор. Работающий. На экране мягко бубнил что-то диктор Си-эн-эн.

– Ну как, нравится у меня?

Джефф оторвал глаза от экрана.

Невысокой грузной женщине было на вид лет шестьдесят. Полноту подчеркивала одежда. Юбка с ярким пестрым узором с преобладанием алых, лиловых и зеленых тонов. Подол волочился по полу, отчего кайма обтрепалась и почернела. На блузке из темно-бордового бархата кое-где виднелись полоски – на вид ржавчина, – вдобавок одну сторону обильной груди покрывало большое масляное пятно. На руках позвякивали разнообразные браслеты – по крайней мере дюжина, – а с шеи свисали бусы и цепочки.

Лицо хозяйки покрывал толстый слой макияжа, затвердевшего в глубоких складках щек. Кроваво-красная губная помада только подчеркивала трещины на губах. Седые космы прятал рыжий парик, но не полностью.

На плечи, спускаясь ниже талии, была наброшена драная черная шаль с почти отсутствующей бахромой.

– Неплохо, а? – произнесла она, сделав жест в сторону обстановки. Затем глубоко затянулась, уронив с сигареты на пол длинный столбик пепла. – Курю вот, не боюсь рака. Пусть старается.

Хозяйка блеснула глазами и загоготала, доброжелательно уставившись на Джеффа (обнаружив при этом отсутствие некоторых зубов), потом перевела взгляд на Джаггера. Улыбка моментально растаяла, одновременно с блеском глаз. Она ткнула сигаретой в его сторону.

– Не припомню, чтобы я тебя сюда приглашала.

Джаггер стиснул ржавый железнодорожный костыль.

– Ты что, Тилли? – быстро вмешался Змееныш. – Сама же только что сказала, что они могут зайти и поесть.

– Да, но это было раньше. До того, как я на него посмотрела, – проворчала Тилли и снова ткнула сигаретой в сторону Джаггера. – Убери отсюда этого ублюдка.

Джефф видел, как напрягся Джаггер.

Тилли прищурилась и поджала губы, еще сильнее размазав помаду. Затем проворчала:

– Ладно, поешьте. А там посмотрим. – Переведя взгляд снова на Джеффа, она махнула рукой в направлении дальней стены, где виднелся проем. – Идите туда и умойтесь. Только потом накройте бак крышкой. Не хочу, чтобы здесь воняло.

Они последовали в том направлении, куда указала Тилли.

– Ничего себе! – удивился Джаггер, оглядывая помещение.

На ветхом столе стоял эмалированный жбан с многочисленными щербинами – такой же, но только новый, родители Джеффа, когда он был маленьким, брали с собой, отправляясь в поездку, – а рядом кувшин. На вмонтированной в бетонную стену решетке висело полотенце. Как ни странно, не очень грязное. С потолка свисала голая лампочка, наполняя комнату светом.

Джефф посмотрел в потрескавшееся зеркало, которое заметил над столом (в первый раз после отъезда из следственной тюрьмы), и с трудом узнал себя. Кожа грязная, жирная, волосы растрепаны и тоже грязные и жирные. Глаза воспаленные, под ними темные круги. На лбу повсюду прыщи, а на подбородке гноящаяся резаная рана. Он даже не подозревал о ее существовании.

– Это их дом, – сказал он, продолжая смотреть на свое отражение. – Они здесь живут.

В зеркале Джеффу было видно, что дальше расположена еще одна комната с разложенными на полу матрасами – один даже, кажется, был пружинный – с постеленными поверх одеялами.

Одеяла и простыни.

Неожиданно на Джеффа накатило невероятное изнеможение. В туннелях он умел его сдерживать, а теперь страшно захотелось упасть на первый попавшийся матрас и забыться.

– Ну что ж, поживем пока здесь. – Джаггер подмигнул Джеффу. – Все получше, чем в Рикерс, а?

Джефф не ответил. Он не отрывал глаз от зеркала, откуда на него смотрел изгой, каких он всегда старался не замечать. Отворачивался, даже не желая признавать их существование.

* * *

Малколм Боддридж, – впрочем, все звали его только по фамилии, причем началось это так давно, что он даже начал забывать свое имя, – полез в глубокий в карман за ключом, который держал отдельно, а не на большой связке, висевшей в маленьком кабинетике.

Затем, как всегда педантично, проверил, не открывал ли дверь кто-нибудь в его отсутствие. Эта черта характера была у него врожденной и существенно повлияла на высочайшую квалификацию, которую он приобрел в своей профессии. Убедившись, что все в порядке, Боддридж вставил в замок ключ, повернул, толкнул дверь, затем закрыл за собой, а уж потом включил свет. Одна из трубок верхней осветительной арматуры, прежде чем зажечься, несколько раз мигнула. Остальные сразу залили комнату ярким белым светом. Болдридж считал такое освещение не хуже солнечного.

Надо учесть, что эстетическим аспектам Болдридж придавал большое значение, потому что художественный вкус в его деле являлся важнейшим фактором мастерства. Первым делом он надел тонкие латексные перчатки и направился к одному из шкафов. Снял с верхней полки лампу дневного света и заменил ею неисправную. Ведь если лампа снова начнет мигать, придется отвлекаться от работы. Затем принялся за работу.