Мамочки мои… или Больничный Декамерон - [11]
– Здорового ребенка усыновят, а больного… Очень сомнительно. Его будут передавать из одного детского дома в другой, пока он не достигнет совершеннолетия. Что потом?
Какой-то нетерпеливый жест – вот что было реакцией Берестень на слова Веры.
Вера Михайловна подумала и добавила:
– Надеюсь, вы поняли, что я хотела вам сказать. Если вы не хотите стать ему матерью, так не отнимайте у него возможность найти другую… маму.
Единственное слово – «мама» выпало из общей тональности. Или все-таки дрогнул голос?
Берестень неожиданно резко повернула голову и посмотрела Вере Михайловне в глаза:
– А у вас есть дети?
Вера Михайловна бесстрашно встретила этот взгляд и этот вопрос. Нужно ответить как можно суше. Ведь получается же иногда и на досужие расспросы, и на мельком брошенную реплику ответить одинаково легко:
– Нет.
А Берестень, похоже, догадалась, прежде чем спросить. Значит, почему-то заметно, что нет у нее детей. Очевидно – почему-то. А почему?…
– Вот и не надо меня учить, хорошо? – жестко продолжила Берестень. – У вас своя жизнь, у меня своя. Я же вас не спрашиваю, почему у вас нет детей. Тоже, небось, ранний аборт или еще что-нибудь? Вы же медики, вам проще…
Ах ты, господи, больно-то как… Ничего, сейчас пройдет.
Лишь на мгновение Вера Михайловна опустила глаза. А потом подняла их на собеседницу – свои большие, светлые, почти по-детски круглые глаза, перед которыми прошло столько мамочек!.. Но не рассказывать же ей – про тех… Которые инстинктивно, не замечая сами, обнимают свои животики, берегут их, на девять месяцев отрекаясь от своей красоты, от комфорта, если надо – от вкусной еды, если потребуется – от движения, и всего, что было важным «до»… Чтобы сохранить!..
– Еще раз у вас найдут спиртное – выпишем. За нарушение режима, – последнюю фразу Вера Михайловна произнесла специально казенным голосом.
Как и следовало ожидать, Берестень лишь цинично хмыкнула. Ну да, конечно, ой, как страшно. И что? С учета не снимут, а неоплаченный больничный… Да не то потеряно!
Самое время объявить «конец разговора», но уж больно независимо двинулась Берестень к двери. Вера Михайловна и сама не очень ожидала, что нарушит взятый в разговоре тон. А вот вырвалось, как-то мимо воли:
– И еще… Это я вам не как врач, как женщина говорю: если что… Вас Бог накажет. А теперь идите.
Берестень резко обернулась у самой двери и сказала с горькой завистью, кивнув на руки Веры – красивые, с длинными пальцами, с аккуратненько подстриженными, лаком не покрытыми ногтями:
– Одно обручальное, другое с бриллиантиком… Муж подарил?
Тут уж пришел черед Веры Михайловны усмехаться с тайной горечью:
– Вам больше подарили. Да вы не поняли. Поймете еще… но поздно будет.
Впрочем, кажется, дверь за Берестень закрылась чуть раньше, чем она это сказала. Последнее слово осталось не за Верой.
Та хлопнула с досадой по пачке историй болезни на своем столе:
– А вот посмотрим! Посмотрим еще, кто кого.
Она и сама толком не знала, кто – кого… Не войну же этой «мамочке» объявлять.
После разговора с Берестень Вера Михайловна долго не могла успокоиться. Все время ловила себя на том, что продолжала спор с Берестень, мысленно задавала ей какие-то вопросы, предлагала помощь… Потом вспоминала, что та по дурости, по незнанию пьет коньяк (надеясь, что расширение сосудов вызовет выкидыш?!. Дичь какая-то…), и какой стресс при этом испытывает малыш, и злилась на горе-мамку. А потом еще сильнее злилась на себя: надо найти подход к этой девице, а вот не хотелось, совсем не хотелось снова, с разбега упереться в железобетон ее взгляда, ее голоса, ее подлого решения.
Наконец, Вера встала, встряхнулась и решительно подошла к шкафу, начала сортировать и расставлять по порядку истории болезни. Достала список с указанием палат, время от времени с ним сверяясь, занималась этим рутинным, но действующим как успокоительное делом. Машинально перелистывала истории, перечитывала собственные назначения, результаты анализов… Думала о других мамочках, о нормальных, о тех, кто носит себя, как хрупкий сосуд, боясь стряхнуть бесценное содержимое. Перестраховываясь порой, требуя к себе особого отношения, повышенного внимания к своему состоянию… Они были не просто понятны Вере, но даже и особо любимы за эти многочисленные разнообразные «паньски вытребеньки». Потому что на самом деле все эти «капризы» – проявления мощного материнского инстинкта, перед которым несущественно, просто ничтожно все остальное.
Берестень с ее холодным сопротивлением законам природы противоречила Вериному представлению о жизни, выпадала из ее естественной, повседневной готовности сохранять, помогать, беречь. И с этим что-то надо было делать… Отказница мешала ей работать!
Не только беда не приходит одна, проблемы тоже любят сбиваться в компанию. Примета не народная, но действующая. Потому что Верин субботник в шкафу вскоре был нарушен еще одной новостью.
В ординаторскую тихо вошла медсестра Света и очень грустным голосом сообщила:
– Вера Михайловна, там в приемный покой девочку привезли. Бобровский вам сказал разобраться.
У Веры Михайловны снова упало настроение, но вида подавать не хотелось:
В книгу «Ангел в темноте» вошли новые работы Юлии Лешко «Ангел в темноте», «Доброе утро, Елена», «Ветка» и уже полюбившиеся читателю повести «Рифмуется с любовью», «Дитя, сестра моя…».В основе этих произведений – реальные события и люди. Каждая судьба таит в себе уникальный сюжет. И каждая – драматична…
Наверное, эту книгу, попадись она в руки суровому критику, никак не назовешь «венком сонетов». Ну, хорошо, пусть так, но финал каждой истории (…и не только моей!) – это всегда начало новой. И мысль, которая завершает предыдущую новеллу, негромко, как будто шепотом подсказывает первую строчку следующей. Очень часто эта мысль проста, не похожа на афоризм, не тянет даже на сентенцию…Чем проще фраза, тем яснее смысл.И вообще: поэзия не всегда заключается в рифмованных строчках. А в нашей абсолютно прозаической жизни поэзия прячется в самых неожиданных местах.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…