Мамин сибиряк - [25]
Старушка Батенькииа взвизгнула, Лариса захохотала, а матушка закрыла рот платочком, совсем как стыдливая девица с картины передвижников. Потом выскользнула — я думал, чтобы отсмеяться, но она вернулась с пирогом.
— Быстроглаз, принеси нож, я забыла. Быстрогла-аз! Совсем осоловел.
До меня наконец дошло, что это ко мне.
— Я не соловел вовсе! Я сейчас!
После меда и пирога снова прыгали, снова дико визжала дудка. Но я только чуть-чуть попрыгал, а потом сидел в углу и смотрел. Визг уже не казался таким резким, словно убавили звук. Вдруг Лариса потянула за руку:
— Быстроглазик, помоги мне снести, а то тяжело. Ты же мужчина.
Я покорно потащил за нею что-то большое, не интересуясь — что. Какую-то коробку. Не очень тяжело, да и вниз — не вверх. Вошел в ее прихожую, освещенную почему-то красноватым светом — и словно резко нажали во мне какой-то переключатель! Я вспомнил, как Лариса прыгала, как облипала ее рубашка… Я бросил коробку на пол, не беспокоясь, что там внутри, и обнял Ларису сзади. Под рубашкой у нее и точно не нащупалось никаких одежек.
— Ах ты, Быстроглазик! Язычник вроде отчима.
И тут переключатель во мне щелкнул в другую сторону, весь мой запас разом иссяк, сделалось противно и страшно, но уже сама Лариса меня не отпускала…
Потом было очень стыдно. Даже тошнило — не то от меда, не то от происшествия.
Но на утро я ободрился и вспомнил вчерашнее свое достижение с гордостью: как же, я больше не прежний, я уже не мальчик, но мужчина! Многие ли в классе могут этим похвастать? То есть хвастают почти все, но сразу слышно, что врут, а вот чтобы по-настоящему! Чего там говорить: быть мужчиной надо еще и уметь. И я теперь умею. Если окажусь с Кутей в ситуации, когда надо выказать такое умение, то не опозорюсь! А то бы сцена без фонтана: я не умею, она не умеет — смех сквозь слезы!
Были каникулы, торопиться некуда, я выспался и вылез на кухню поискать съестного. А там Липатый по пояс влез в холодильник — что он, не уходил что ли?!
— Привет, Миш. Или как ты теперь — Быстролаз? Ничего после вчерашнего?
И улыбнулся гаденькой улыбочкой сообщника — мол, все свои.
«Быстролаз» — все знает! Видел, как я исчез вместе с Ларисой. А вдруг и он — не терял времени, потому и глядит сообщником? Пошел искать Кутю, заговорил языческими кощунами? Как узнать? Не расспрашивать же старушку Батенькину.
— Нормально. Но вообще-то ничего хорошего в этом меде. «Алазань» лучше.
— Зато наш исконный. Деды пивали. Без виноградного жили — и ничего, не хуже других, а тебе теперь «Алазань» подавай.
Раньше были квасные патриоты, а вот нашелся медовый. Но мне было не до споров про меды и вина. Мне рожу его противно было видеть! Я должен был скорей найти Кутю, постараться прочесть у нее на лице…
А Кутя как раз бродила по двору. Я только увидел ее издали, еще не мог разглядеть ее лица — и вдруг разом успокоился. Ну не может же она — с этим типом! Она же такая… И подошел, сияя самоуверенностью, хотел сказать что-нибудь ласково-снисходительное с высоты своего мужского опыта, но она спросила первой:
— Ты не видел Тигришку? Уже два дня не показывается.
— Не видел, — сказал я.
Самоуверенность мгновенно испарилась. Я вспомнил череп мелкого зверька в ведре с медом…
— Не видел.
Если это правда, если Кутя догадывается, что я вчера пил этот проклятый мед, в котором плавал череп Тигришки, пил, довольный, что приобщен к языческому обряду… Теперь я только одним способом могу доказать, что я на самом деле мужчина: отомстить мамину сибиряку! То есть если он действительно ее убил. Кошек ведь много в городе. Но в нашем дворе Тигришка — самая доверчивая, мы с Кутей почти уничтожили в ней то естественное и спасительное недоверие к людям, которая должна испытывать каждая бездомная кошка. Может быть, если бы я тогда однажды пнул ее ногой, теперь ее бы не поймал мамин сибиряк. Да не он, Тигришка тогда от него отпрыгнула, когда он хотел погладить. И вообще не станет он бегать за кошками, когда есть Липатый, вкрадчивый Липатый, который притворной ласковостью обманет хоть Кутю, хоть кошку Тигришку.
Но все равно мстить надо мамину сибиряку: Липатый — только его продолжение, его механическая рука.
Мне и Тигришку было жалко, и страшно было вообразить, что скажет Кутя, если узнает, что я невольный соучастник. Единственный мой шанс оправдаться — отомстить!
— Не видел, — повторил я как можно убедительнее.
Зато дома я увидел тигришкину шкуру, накинутую на плечи носатого уродца Рода.
— Смотри, ить как тигриная, — удовлетворенно показал мне мамин сибиряк.
Совестить его, пытаться что-то объяснять было бесполезно: он так же не поймет, как если объяснять охотнику, что олень может чувствовать, страдать. Охотник — он первобытный дикарь, бывает ведь и добрый дикарь, но все равно дикарь и многое ему не объяснишь. А мамин сибиряк избрал это профессией: торговать дикарством. И какой спрос!
Я быстро переоделся и пошел прямо в Эрмитаж. На этот раз я нашел русский отдел — это оказалось нетрудно, когда я твердо решил его отыскать — и Халкиопов оказался на месте. На Халкиопа Великолепного, каким я его представлял, он оказался непохож: среднего роста, лицом худой, с небольшим животом, ни бороды, ни усов, очкастый типичный канцелярист. Только что взгляд какой-то детский, наивный, как у котенка… или кутенка… А если Кутя родит ребенка, правильно ли будет называть его Кутенком?.. Вот какая опасная штука — ассоциации!
