Мама, я доктора люблю - [44]

Анжела лежала покрытая капельками холодного пота и такая бледная, словно в ней не осталось ни единой кровинки. Из носа и влагалища почти безостановочно текла кровь, уже насквозь пропитавшая простыни и одеяла, а кое-где на коже вздулись жуткие синеватые геморрагии.

Антонина Андреевна, переваливаясь и тяжело дыша, насколько могла быстро побежала к купе проводника и принялась что есть силы стучать в дверь и кричать, что у них в купе пассажирка умирает. Через минуту не спал уже, кажется, весь вагон. Из соседнего купе кто-то привел врача, седого сухонького старичка. С минуту он осматривал шумно, со страшными хрипами дышащую девушку, а потом покачал головой и обратился к подоспевшему начальнику поезда:

— Надо остановить поезд в первом же пункте, где есть больница. И как можно скорее. Еще минут сорок — час, и ее не спасти. А я ничем помочь не могу, — он виновато развел руками и печально вздохнул.

— Остановим, — кивнул начальник, — даже и график не придется нарушать. Через десять минут остановка в Перми. Город большой, больниц много. Темешков! — крикнул он дежурному проводнику. — Беги, дай на Пермь сообщение, чтобы к нашему поезду, к двенадцатому вагону «скорую» вызвали. Пассажирку снимать будем — при смерти!

— А что с ней сделалось-то? Ведь вечером еще нормальная была, только грустная и бледная. Мы думали, простыла. Да, видать, посерьезней что?

— Посерьезней, — кивнул старичок. — Грустная, говорите, была?

— Очень, — согласились обе пенсионерки.

— Я, если позволите, посижу у вас тут, пока «скорая» не приедет, так, на всякий случай.

— Сидите, сидите. И нам не так боязно будет, при докторе-то. А то вон она какая страшная сделалась, — Антонина Андреевна суеверно покосилась на хрипящую девушку.

Минут через пять поезд остановился. Сразу же в вагон вошли санитары с носилками. Пассажиры, все еще толпившиеся в коридоре, поспешили скрыться в купе, чтобы освободить проход, но дверей не закрыли и с любопытством выглядывали, ждали, когда понесут больную. Санитары, двое рослых хмурых парней, быстро прошли в нужное купе и осторожно переложили девушку на носилки. Здесь же приложили ей к носу и животу принесенный из машины лед, завернули в одеяло и унесли. По коридору их сопровождал сдержанный гул, превратившийся, как только они скрылись, в разноголосое жужжание.

Потом врач «скорой помощи» быстро расспросил обеих соседок больной и старичка-доктора. От словоохотливых, но напуганных и растерянных пенсионерок не удалось добиться ничего толкового. К и без того сумбурным рассказам они все время добавляли какую-то бессмыслицу про чертей и умершую от любви девушку из какой-то деревни. Отпустив женщин и устало вздохнув, врач обратился с вопросами к коллеге.

— Да тут и думать нечего, — уверенно сказал старичок. — Отравление аспирином. Симптомы все налицо. Да там и баночка пустая есть, совсем новенькая. Даже ватка осталась, абсолютно белая и чистая, видно, что в руках почти не держали. С самого начала, от Ленинграда, она, по словам соседок, была грустная и бледная. А тут еще история какая-то про трагическую любовь, да про смерть. Вот девушка и не выдержала, сорвалась, бедняжка.

— Ясно, — кивнул врач. — А времени сколько прошло, не знаете?

— Часа с два с половиной — три, судя по состоянию. Спасти еще можно, если поторопиться.

— Спасибо, — врач пожал старичку руку и вышел.

В окна купе было видно, как он сел в машину, и та, включив мигалку и сирену, промчалась по пустой платформе и исчезла за углом здания вокзала. Через полчаса в вагоне снова стало тихо и погас свет.

Глава тридцать седьмая

Где-то непрерывно и однообразно, как океан, шумели деревья. Иногда этот монотонный гул нарушали более резкие звуки, напоминавшие крики чаек. А потом постепенно, сначала робко и невнятно, а потом все более уверенно и явственно послышались человеческие голоса: кричали дети, ворковали старушки, смеялись девушки. Из мрака стали медленно проступать высокие деревья, какие-то крупные цветы и фигурки людей. Вскоре стало можно разобрать слова, произносимые людьми, а их бесшумные шаги заменились четким стуком каблуков, шарканьем и шлепаньем старых тапок, еле заметным скрипом новых ботинок.

— Кажется, приходит в себя! — произнес энергичный молодой голос.

— Дай Бог, дай Бог, — вздохнул более низкий и неуверенный. — А то уж совсем плоха была, что хоть плачь, как привезли. Да и сейчас еще личико-то без кровинки.

— Ну, Елизавета Ивановна, это быстро поправим! Сами знаете, как Георгий Геннадьевич умеет на ноги ставить.

— Волшебник, что и говорить, истинный волшебник.

Океан и чудесные деревья отступили куда-то на задний план, а потом и вовсе исчезли. Вместо них Анжела увидела светлые зеленые стены и голубоватый высокий потолок. Она несколько раз моргнула, и над ней тут же наклонилось молодое приветливое лицо.

— Ну, вот и молодцом, поправляетесь, — улыбнулась женщина.

— Что со мной? — одними губами спросила Анжела.

— Уже все хорошо. Вы в больнице. Беспокоиться больше не о чем. Отдыхайте и попробуйте уснуть. Хороший крепкий сон для вас сейчас самое лучшее.

Анжела с недоумением посмотрела на медсестру и растерянно улыбнулась.