Мама на нуле. Путеводитель по родительскому выгоранию - [20]

Как, по каким признакам вы понимаете, что пора «надеть кислородную маску»?

Когда я начинаю раздражаться на самые мелкие проблемы. Когда возникает желание лечь и спать, когда нет сил сделать что-то для себя. Это значит, что самое время сделать что-то для себя.

Какие самые маленькие и простые действия в помощь себе есть в вашем арсенале?

Если совсем маленькие, то это ванна с пеной. Внеплановый маникюр. Пусть дома. Книжка или фильм. Встреча с подругой. Дневник. Я вообще-то пишущий человек, поэтому я люблю в случае перегруза садиться и что-то сочинять. Не обязательно описывать свою жизнь, но пожаловаться листку бумаги всегда полезно.

А еще я пишу мужу. Я могу ему пожаловаться, и знаю, что он поддержит.

Назовите, пожалуйста, самое неожиданное для вас самой умение, которое вы приобрели.

Мыслить стратегически. Это потрясающее умение – гибко планировать на долгий срок.

Скажите, чем из всего того, чему вы научились за эти годы, вы особенно довольны?

Я довольна тем, что научилась фильтровать мнения и советы и принимать решение, учитывая самые разные рекомендации.

Как крепла и развивалась ваша уверенность в том, что у сына есть будущее?

По мере того как он менялся. Чем больше он открывался, тем сильнее была моя уверенность.

Какие люди, ситуации, отношения в вашей жизни поддерживают и подкрепляют вашу уверенность?

Муж, брат, родители. Друзья – в меньшей степени.

У кого учитесь вы?

Я учусь у всех понемногу. Мне кажется, что, когда уши открыты, можно у каждого научиться чему-то.

Кто учится у вас?

Я думаю, здесь то же самое: кто-то понемногу чему-то учится. Ребенок учится, безусловно. Родители особенных деток, которые читают мои истории в блоге, учатся верить в себя. Сложно точно ответить. Кому-то, возможно, это и помогает.

История седьмая Анастасия

«Я не знала, что страшнее: просыпаться или засыпать»

Анастасия Изюмская. 37 лет. В разводе. Сын (5,5 лет). Родной город – Ростов-на-Дону. Живет в Москве

#проблемыСоСном

#проблемыСгв

#одиночество

#изоляция

#первыйРебенок

Февраль 2012 года навсегда останется для меня одновременно самым счастливым временем в моей жизни и самым тяжелым, даже страшным.

7 февраля родился долгожданный сын. В материнство я шагнула прямо с экрана телеканала «Дождь». Коллеги вовсю отстаивали демократические свободы на митингах на Болотной, а я погружалась в пучину одновременно небывалой, неизведанной по глубине и ширине любви и… такого же отчаяния.

Все пошло не так уже в роддоме. Сын родился с сильной желтушкой – беда небольшая, но на второй день его забрали «под лампы» – выводить скопившийся в крови билирубин ультрафиолетом. Я была похожа на кошку, у которой забрали котят. Я видела такое однажды. Животное никак не может успокоиться. Мечется из угла в угол, ищет и ждет своих малышей. Медсестры советовали отдыхать, но все, что я могла, – это ходить от стены к стене и прислушиваться к малейшему писку из детского отделения, все мое существо требовало быть рядом с ребенком – какой уж тут отдых? Это уже сильно позже, создав закрытую группу по поддержке мам, я узнала, что можно было требовать лампу в палату, что я имею на это полное право, что разлучать меня с ребенком не было никакой необходимости.

Потом стало приходить молоко. Но сын в очередное наше свидание не взял грудь. Молоко всё приходило. И грудь стала болеть и каменеть. Мое мутное от гормонов сознание говорило, что надо что-то делать, что это может быть серьезно, но дальше этого мысль не двигалась. Дежурная акушерка равнодушно сказала: надо сцеживаться, но молокоотсосов у нас нет, попросите, чтобы привезли. Муж и подруги – на работе, значит, молокоотсос мог «приехать» только вечером. Молоко прибывало. Мне становилось очень больно и по-настоящему страшно. От отчаяния я написала врачу, которая принимала у меня роды. Через пять минут она появилась в моей палате и расцедила грудь вручную. И это было куда больнее, чем рожать. Потом еще недели две, уже после возвращения домой, мне приходилось сначала делать массаж груди, сцеживать молоко и только потом кормить сына. Дни, которые могли бы быть наполнены счастьем, были наполнены болью.

За окном стояла зима, морозная и несолнечная. Сын плакал и не брал грудь. Потом брал и снова плакал. Я умирала от нежности и беспомощности. И тут, конечно, все сочувствующие спрашивали, все ли в порядке у меня с молоком и, может быть, ему не хватает. То, что я не прекратила кормить грудью и не согласна кормить из бутылочки, – до сих пор для меня пример собственной стойкости и веры в себя и в свою интуицию; молоко тут ни при чем, но в минуту жизни трудную я вспоминаю, что тогда устояла.

У Миши с самого роддома болел живот, и надо было давать три разных препарата в разное время; на стенку я повесила специальный график. Отдельный график был про укладывания на сон. Шесть раз в день. Как граф Монте-Кристо, я вычеркивала эти шесть раз и думала: «Ну вот, осталось всего пять». Потому что засыпал сын только после получасового укачивания. Только на руках. Никакие фитнесы, бассейны и йоги предыдущей жизни не могли подготовить меня к тому, что я буду сутками носить на руках сначала три, а через месяц – уже четыре с половиной килограмма. Болели спина и рука (я узнала, что это одно из самых частых профзаболеваний молодых мам – болезнь де Кервена).