Мама на кушетке - [18]

При отсутствии эмоционального опыта на первом году жизни ребенок не может далее нормально развиваться физически, умственно и духовно.

Наблюдения в приютах для младенцев показали, что почти у 40 % детей наблюдались признаки маразма и смерти уже на втором году жизни, несмотря на уход за ними. В приютах младенцев достаточно кормили, но им не хватало телесного и эмоционального контакта. Также не было постоянной опекающей фигуры, которая бы замещала мать.

Рене Шпиц пришел к заключению, что развитие эмоциональной сферы предшествует развитию сферы интеллектуальной. Позже, уже опираясь на упомянутые ранее эксперименты Харлоу, Шпиц пришел к выводу о важности базовой эмоциональной связи – как бессловесного эмоционального диалога матери и младенца. Именно такая, прежде всего, пусть бессловесная, но главное – эмоциональная связь стимулирует развитие в дальнейшем мышления ребенка.

Именно эмоциональная связь матери и ребенка стимулирует развитие в дальнейшем мышления ребенка.

Доказательством верности выводов доктора Шпица является еще один эксперимент. Малышей первого года жизни, которых бросили их матери, отдавали на «воспитание» женщинам с диагнозом умственной отсталости, но способных к эмоциональному общению. Малыши, которые имели «хотя бы такую» маму, показали гораздо лучшие показатели развития впоследствии, чем те младенцы, которые остались в приюте совсем без мам.

Хочу привести пример из первых лет моей практики.

«Вы очень, очень мало со мной говорили»

Ко мне обратилась молодая женщина по поводу собственных сильных страхов. Недавно у них с мужем родился ребенок. Но женщина никак не могла сосредоточиться на нем. Она боялась оставаться одна с ребенком. Эти страхи мешали ей сосредоточиться на воспитании маленькой дочери.

В процессе достаточно длительной психотерапии выявилось очень много претензий клиентки к маме. Во-первых, ее мама скрывала от окружающих свою беременность, боясь осуждения. Это было в советские времена, когда добрачные связи осуждались особо. Во-вторых, у ее мамы не было никаких помощников в уходе за новорожденным, она просто не знала, как с ним обращаться. И маленький ребенок иногда оставался плачущим в своей кроватке совершенно один.

Много сессий я выслушивала эту клиентку, ее невыразимую душевную боль. Я очень старалась ей помочь. Охваченная желанием помочь немедленно, я даже не замечала, что нарушаю правило не давать советов. Я на ее постоянные вопросы всегда отвечала, порой очень многословно. После этих встреч я испытывала огромное чувство вины за то, что я очень много говорила в сессии. Но это повторялось вновь и вновь.

Тем не менее, клиентка стала справляться со своими страхами и даже решила стать психологом. И через несколько лет, при встрече уже среди коллег, она мне сказала о том, что терапия была важна для нее, но «вы очень, очень мало говорили со мной». Я, конечно, была весьма удивлена.

К чему я вспомнила этот случай? Мне кажется, что это хороший пример важности «бессловесного эмоционального диалога». Для маленького брошенного ребенка, который до сих пор жил в душе этой женщины и требовал, чтобы его заметили, было очень важно, чтобы мама «разговаривала» с ним на его языке, – нет ничего важнее этого для ребенка. Язык маленького ребенка – это язык эмоций.

Язык маленького ребенка – это язык эмоций.

Для его понимания не нужно слов, это разговор души с душой через контакт «глаза в глаза». Более качественный контакт – «глаза в глаза» будет, если до этого было достаточно контакта «тела к телу», тех комфортных прикосновений, о которых мы говорили ранее.

И клиентка, вернее, ее внутренний травмированный ребенок, не мог «услышать» моих «умных» советов. Ему нужно было, чтобы с ним «разговаривали» через его чувства, разделяли его боль и страх. Я же поддавалась тогда своему ложному стремлению «причинить пользу» либо руководствовалась «правилами», то есть опять «умничала».

Маленькие дети сначала должны «выучить» язык чувств, эмоций вместе с мамой. Интеллект ребенка, как понятийный аппарат, развивается гораздо позже.

Маленькие дети сначала должны «выучить» язык эмоций вместе с мамой. Интеллект ребенка, как понятийный аппарат, развивается гораздо позже.

Взрослый человек, у которого оказался «провал» в его эмоциональном опыте, которому не хватило этой эмоциональной связи с мамой, будет постоянно испытывать нужду в ней. Эта «эмоциональная дыра» будет забирать всю энергию человека, не давая ему возможности направить внимание на что-то другое.

В той ситуации с клиенткой мне лучше было просто чаще спрашивать: «Что вы чувствуете сейчас? А что именно вы хотите сейчас?» Или просто самой говорить о своей растерянности, о своем чувстве вины. Тогда бы действительно состоялся эмоциональный, а не словесный диалог, который не могла «услышать» тогда клиентка, которая была в плену своей детской травмы.

Прошу заметить, что пришла клиентка со своими страхами после рождения ребенка, появившаяся маленькая дочь стала некоей «кнопкой», которая «включила» травматические воспоминания ее младенчества. Из истории клиентки видно, что травма была связана не только с ее младенческими непереносимыми переживаниями, но и с опытом растерянности и беспомощности ее мамы, что является еще большей травмой для маленького ребенка.