Мама Белла - [6]

Отмалчивались, увиливали от прямых ответов, посмеивались.

От ночной няни по большому секрету я узнал, что некоторые парни работают в той комнате чуть ли не до утра, умоляя няню не загонять их в постель.

– К рассвету, – сказала она мне, – загляну туда, а они, бедненькие, клубочком на полу спят. У кого что в руках было, с тем и засыпали.

И Белла Степановна, узнал я, иногда "ночевала" там с шефами, которых поутру я видел отмывающими с рук цемент, стряхивающими с головы опилки. И тоже – ничего не говорят, а хитровато посмеиваются. Все дети и даже шефы были захвачены этой особенной работой. Беллу Степановну частенько встречал уставшей, желтовато-бледной.

И вот как-то подбегают ко мне ее воспитанники и тянут в эту комнату. Я вхожу и – немею. Одна из стен вся до потолка выложена срезами березовых чурочек, между которыми внизу вмонтирован большой декоративный электрокамин. Над ним нависли огромные ветви маральих рогов. Трудно определить, на что похоже панно и какой смысл в него заложен, но – впечатляет и удивляет детская фантазия. Левее, возле окон с марлевыми шторами, разрисованными замысловато вьющимися веточками, два стареньких, но подновленных кресла. А между ними – да, в самом деле было чему удивиться – а между ними фонтан двумя лепестками бьет из бассейна, оформленного как горное озеро; в воде взблескивают живые караси. Из бассейна журчащие ручейки падают в нижнее озеро, обрамленное скалами. Возле других стен – небольшие тростниковые шалаши. Кругом – много зелени, мелких украшений… но всего не запомнишь.

4

Еще об одном я должен сказать обязательно. О том, что как бы является итогом, результатом педагогических усилий Беллы Степановны, – многие ее бывшие воспитанники не теряются из ее жизни. И она не уходит из их судеб. Они навсегда остаются вместе – как и должно быть в порядочной семье с твердыми нравственными устоями и любовью, как и должно быть между детьми и родителями. Когда бы ни зашел домой к Белле Степановне – там непременно человека три-четыре из ее бывших. Идут к ней за помощью, идут, если негде переночевать, если разлад уже в своих собственных семьях и пока негде приткнуться, заходят просто так, проведать, с цветами и без цветов, пьяные и трезвые, улыбающиеся и плачущие… Идут, идут, и, я думаю, будут идти. И она к ним идет, и едет, иногда в далекие, захолустные уголки. Ее дети по всей России расселились. Уговаривает своих вздорных дочерей не бросать мужей, а своих увлекшихся страстями и страстишками сыновей не уходить из семей. Кому-то помогает пробить дела с квартирой, устроиться на работу, кому-то на свои последние деньги покупает рубашку.

Жены воспитанников и мужья воспитанниц тоже зовут Беллу Степановну мамой, и семейную традицию мало кто нарушает. Уже есть у нее внуки и внучки, а среди них – Беллы. Она балует их конфетами, защищает – не всегда разумно, как это и получается у бабушек, – от строгих отцов и матерей. Дела, конечно, все житейские – незачем особо распространяться. Но кое о чем не могу не рассказать напоследок.

Когда я навсегда уходил из интерната, вконец измученный, исхудавший, Белла Степановна срочно, даже, кажется, ночью, улетала в Подмосковье к своим бывшим воспитанникам, которые учились там. Нужна была помощь. От подробных объяснений отмахнулась, в спешке готовясь к отъезду. Чуть позже я узнал, что у Беллы Степановны были две ужасно непослушные девочки, которых она воспитывала не с малолетства. Привели их к ней уже в старший класс, выпускной. Курили, матерились, убегали с уроков – не давались педагогическому влиянию. Однажды крепко досадили Белле Степановне – публично курили на выпускном танцевальном вечере. Белла Степановна к ним с уговором, урезонивала, но они – что-то грубое в ответ.

– Какие же вы суперхамки! – вырвалось у воспитательницы.

"Дочери" пошли к завучу и пожаловались на свою "маму" – оскорбляет, мол, унижает. Беллу Степановну начальство поругало. Через несколько дней "дочери" уехали учиться в Подмосковье, холодно, надменно попрощавшись с "мамой".

Белла Степановна горевала и тайно решила, что потеряны для нее эти отступницы. Однако примерно через десять месяцев раздался в интернате телефонный звонок. Я присутствовал при разговоре.

– Алло, – говорит Белла Степановна. – Не поняла: какие мои "хамулечки"? Откуда, откуда? Танюша, Вера?! Вы?! О, Господи, а я думаю, что за "хамулечки". – Улыбается, но вижу – заблестели за очками слезы. Шепчет мне, прикрыв трубку ладонью: – Помните, помните, я вам рассказывала, как назвала двух своих "суперхамками"? Вот, звонят! "Это мы, мамулечка, твои хамулечки". Да, да, я вас, девочки, слышу. Ты, Танюша, говоришь? Что стряслось? Давай-ка выкладывай начистоту.

Слушает минут пять. Слезы высыхают, сползшие было, как всегда, на кончик носа очки резко сдвинуты на свое место. Произносит жестко, твердо:

– Кладите трубку, я вылетаю. Утром, думаю, буду у вас. Все.

– Что такое, Белла Степановна? – спрашиваю я.

– Некогда, некогда! Я вылетаю. Пожалуйста, вызовите мою напарницу: пусть побудет с детьми.

И – улетела: с ее ребенком – беда.

Девушка хотя сначала с юмором и улыбкой поприветствовала ее по телефону, но вскоре заплакала. Оказалось, что не у кого в целом свете этому непутевому дитяти попросить помощи и сочувствия, кроме как у своей недавно отвергнутой "мамулечки". А история ее беды была проста и нередка: неизвестно от кого с месяц назад родила, живет в студенческом общежитии, в комнате четыре человека, сквозняки, ребенок простыл, чуть не при смерти, отдельного жилья не дают, денег нет. Что делать, как жить?..