Малый тезаурус - [3]

Е. побывала в храме староверов, чистых суровых людей. Стояла, слушала пение, с кем-то говорила, фотографировалась. В тот же день под лопатку впился клещ. Ищет, в чем неправа — то, это? Мне же видится, что ошибка — само появление в том храме, сам туристический интерес. Везде ли имеем право стоять?

Вспомнился «поэт» в дипломатическом особняке, который прилежно учился складывать стихи. Издавал их за свой счет под «изящно-классические» томики. Дубово, топорно, предельно наивно. Меня пригласил как рекламного агента после моего звонка, чтобы почитать свои поделки, надарил канцелярской мелочи, рекламы, конечно, не взял, зато с гордостью провел по особняку на Пречистенке, доставшемуся МИДу после революционной чистки.

ДРУГОЙ

Увиделось цветущая сложность Другого человека. Вслушаться бы в Другого, чутко, бережно, а то сразу — борьба, победа.

Не понимаю Другого. Вся вежливость человеческая призвана смягчить это непонимание, в противном случае ужимки приличий оказались бы излишними. Но иногда Другие приоткрываются душе моей. Вот нигерийские женщины с подбритыми лбами; сколько ласки, терпения, силы в их глазах, сколько чистого чувства и спокойного понимания. Вот тот башкир в старо-прежней деревне, который пел, лежа в телеге один под звездами. Соседи украдкой слушали. Или сон про калмыцкий праздник, красные бархатные с золотом одежды, легкость, радость, нежное веселье. Или два народных певца-казаха на старой выцветшей фотографии, их чистые души, видные в повороте головы, в лицах. Или рассказ старой армянки о том, как в детстве она ехала с родителями в горах ночью, и боялась низкого черного звездного неба. Или, наконец, приуставший мужчина в толпе у метро и то явственно-духовное над его головой. А вчера вечером меня обогнала собака. Мы шли против холодного ветра в неуюте темного тротуара. Стало жалко ее, рука потянулась дать ей печенья, но собака не взяла. Не себя надо ставить на место Другого, а увидеть его в его бытии, его пространстве. Это труднее жалости.

ДУША

Ребенок: «Если бы у камня была душа, то было ли лицо?» У гор оно есть, у всего есть. Однажды за пригорком, еще не видя, почувствовала речку. Земля живая, это мы мертвецы-цивилизаторы-мелиораторы.

Когда-то в закрытых глазах возникла большая птица. Крылья, белоснежные перья, каждое видно. «Это моя душа», — подумалось с радостью. И тут же концы перьев почернели. Если бы я могла держать состояние, без мысли, без слова…

Насколько булыжнее мои внешние дела дел внутренних. Сбросишь булыжники и оказываешься в тончайшем. Озаренный горизонт закрыт будто бы колыханием листвы без просвета, но в неведомое время она расходится и там — поразительная ясность. Потом можно и звонить-говорить, но потом, а не вместо.

ВЕНЕДИКТ ЕРОФЕЕВ

«Записные книжки» В. Ерофеева. 1961 г. Выписывает из классиков о смерти, из Шопенгауэра, Достоевского. Его собеседник — Эсхил. Т. е. на пустом месте «Москва-Петушки» не являются.

После страха смерти и страха безумия Вен. Ерофеев ищет бога. Выписывает из исповедей, из многих-многих. Человек, набирающийся от человечества. Очень сильно работает. Его выписки, шутки, мысли — четко, умно.

Где бы ни оказывался, чувствовал себя первым. Дорожил этим и, вполовину, выписывая из литературы, мыслей, анекдотов и т. д., делал, имея в виду друзей и собеседников (как все мы), а также знакомых женщин — с его знаниями и талантом он был неотразим! Если бы не водка, он стал бы ярчайшей интеллектуально-литературной звездой. А фонотека! Сотни произведений.

Эх, жаль заканчиваются «Зап. книжки»! Богатый мужик и себе на уме. Все понимает, сечет, видит. Речь превосходна. Мужское чтение — о нацистах, власти. Выпукло, живо, каждое слово.

Искал достойного общения, поступал в ВУЗы, дважды в Университет, но нигде не удерживался среди умных, хотя был умнее всех. Его творческие порывы истощились на жажде знаний, построении интеллекта и водке, водке. Такой дух! и так его изгадить. Копилка чужих взлетов и прозрений, списки творцов, а потом водка, водка. Боль от чужой пошлости, собственные перлы. Провожание взглядом чужих полетов. Мужик «достоевского» склада.

Ни Венечка Ерофеев, ни Довлатов не думали о деньгах. Жили, творили и пили-пили-пили.

Злостно загубил себя Венедикт Ерофеев, злостно, преступно.

ЖЕНЩИНА

Девушка, рослая, статная, стояла с парнем в обнимку. Он, мелкий, нетрезвый, рылся в ней, а она тоскливо смотрела вникуда, с отвращением переживая эту минуту. Я шла мимо, кивнула ей, по-человечески, моргнула глазами, мол, ничего. В ее взгляде проявился смысл, стало что-то происходить. Больше я не оглядывалась.

Ал-р Васильев, знаток моды, обожатель, профессор, двадцать лет читает в Европе лекции о моде, на которые сходятся одни и те же сто женщин, говорящие, что это их наркотик.

В будущем у женщин будет выбор: либо отдать часть жизни детям, родить, воспитать, либо присоединиться к той части женской общественности, что посвятила себя высшему развитию. Человечеству не нужна обвальная рождаемость.

Перед роскошными француженками на полотнах из музея ОРСЭ стояли наши современницы в грубых пиджаках, темных брюках, без причесок. Ужаснулась.