Малый дом в Оллингтоне. Том 2 - [122]

Оставив Буртон-Кресцент, Имс покатил к месту службы и прибыл туда в то время, когда многие выходили из него, в четыре часа. Кредля уже не было, поэтому Джонни не удалось с ним увидеться, но зато ему представился случай обменяться рукопожатием с мистером Ловом, который улыбался и кланялся, отдавая этим должную дань уважения сослуживцу, который приобрел некоторое значение. В коридоре Джонни встретился с мистером Киссингом, который, по обыкновению, бегал из угла в угол с громадной книгой под мышкой. При встрече мистер Киссинг сдержал свой бег, но Имс только взглянул на него и даже почти не удостоил ответом на его поклон. Мистер Киссинг, однако же, не обиделся. Он знал, что личный секретарь первого представителя был другом графа Де Геста: чего же больше можно было ожидать от него? После того Джонни предстал пред величавой особой сэра Рэфля и увидел, что этот великий человек надевал свои башмаки в присутствии Фицговарда. Фицговард покраснел, но он не дотронулся до башмаков Рэфля, так, по крайней мере, объяснял он впоследствии Джонни Имсу.

Сэр Рэфль весь обратился в улыбку и любезность.

– Я в восторге от вашего возвращения, Имс. Клянусь честью, в восторге. Хотя у нас с Фицговардом остановки в делах не было, не правда ли, Фицговард?

– О да, – протяжно произнес Фицговард. – Пока Имс был в отпуске, я не видел затруднения.

– При вашем равнодушии к делу вы никогда его и не увидите. Впрочем, это ничего не значит: ваш хлеб всегда будет намазан маслом, где бы вы ни находились. Засвидетельствуйте мое почтение герцогине, когда увидите ее.

Фицговард раскланялся.

– Как поживает старый мой друг? – спросил сэр Рэфль, как будто из всех людей в мире он к одному только лорду Де Гесту питал самую давнишнюю и сильную любовь.

А между тем он должен был бы знать, что Джонни Имсу столько же было известно об этой любви, сколько и ему самому. Но есть такие люди, которые находят величайшее удовольствие называть лордов и маркизов своими друзьями, хотя они и знают, что никто не верит слову, ими сказанному, знают также, до какой степени они становятся противны и смешны вследствие своего тщеславия. Это в своем роде сумасшествие, которое господствует в низших слоях аристократии, но так как оно доставляет больному своего рода удовольствие, то лечение не требует решительных мер.

– Как поживает дорогой мой старый друг?

Имс отвечал, что дорогой старый друг находится в добром здравии, что леди Джулия тоже здорова, что «в милом старом месте» обстоит все благополучно. Сэр Рэфль спросил о «милом старом месте», как будто оно было совершенно знакомо ему.

– В каком состоянии охота? Есть ли признаки обилия дичи? – Сэр Рэфль спрашивал с живейшим участием и даже с выражением дружеского чувства. – Да, кстати, Имс, где вы живете сейчас?

– Я не совсем еще устроился. В настоящую минуту я живу в отеле Великой Западной железной дороги.

– Превосходный отель, только оставаться там на весь сезон будет слишком дорого. – Джонни не имел ни малейшего намерения пробыть в отеле более одной ночи, но ничего об этом не сказал. – Не думаете ли завтра отобедать с нами? Леди Бофль давно желает познакомиться с вами. У нас еще будет человека два. Я просил моего друга Дамбелло, но в доме у него какие-то неприятности, и ему нельзя отлучиться.

Джонни был снисходительнее лорда Дамбелло и принял приглашение. «Желал бы я знать, что за личность леди Бофль?» – сказал он про себя, выходя из офиса.

Он вернулся в отель, не зная, где искать себе квартиру. В отеле мы и оставим его за бараньей отбивной, которую он кушал за одним из столов, удобных на вид, но далеко не удобных в действительности. Я говорю это не относительно названного мною заведения, но относительно свойства подобных столов вообще. Одинокая баранья отбивная в ресторанном зале великолепного отеля далеко не составляет завидного лакомства, а если баранья котлета будет обращена в суп, рыбу, небольшое блюдо, большое блюдо и прочее, лакомство сделается хуже, а отнюдь не лучше. Ну, какое может быть удобство, если мы будем одиноко сидеть за столом, осматривать комнату и наблюдать за лакеями, беспрестанно шныряющими мимо вас с салфетками? Мне кажется, только англичанин способен находить комфорт в подобном положении! Во всяком случае, мы оставим здесь Джонни Имса, и при этом да позволено мне будет объявить, что он только теперь, в настоящую минуту, вступил в пору мужества. До этой поры он был юноша, теленок, который продлил период своего телячества дольше, чем обыкновенно бывает с телятами, но который при этом не подал ни малейшего повода заключить, что из него выйдет бык хуже, чем другие. До этой поры, как было уже сказано, его жизнь не сопровождалась блестящими успехами, даже не подготовила его к роли героя, которую он должен был разыгрывать. Я чувствую, что был неправ, сообщив такую рельефность юношеству, и что лучше рассказал бы свою историю, если бы еще рельефнее нарисовал на моем полотне мистера Кросби. Последний, однако же, женился, как это и следовало герою, между тем как мой бедный друг Джонни должен оставаться без всякой перспективы супружеской жизни.