Малый дом в Оллингтоне. Том 2 - [110]

– Скучновато, не правда ли? – спросил Гейзби, с большими усилиями добравшись до угла, в котором стоял его свояк. – Что касается меня, то лучше остался бы дома со своей газетой и туфлями. Мне кажется, подобные собрания не подходят женатым людям.

Кросби что-то проворчал и перешел в другой угол.

Кросби и его жена вернулись домой в кебе, во всю дорогу они не сказали друг другу ни слова. Александрина ненавидела кебы, но ей твердо было объявлено, что она может позволять себе ездить только в этих экипажах, и больше ни в каких. На другое утро он сидел за завтраком пунктуально в девять часов, леди Александрина явилась в столовую после ухода его на службу. Вскоре после того она отправилась к матери и сестре, но, когда Кросби вернулся домой, она уже сидела в гостиной, и, как всегда, с угрюмым видом. Сказав несколько слов, которые можно было принять за приветствие, Кросби хотел удалиться, но Александрина остановила его, выразив желание поговорить с ним.

– С удовольствием, – сказал Кросби. – Только дайте мне переодеться. Это займет не больше получаса.

– Я не задержу вас долго, ничего не значит, если обед будет подан несколькими минутами позже. Мама и Маргеритта едут в Баден-Баден.

– В Баден-Баден?

– Да, и намерены пробыть там значительное время.

Последовала небольшая пауза, в течение которой Александрина нашла необходимым прочистить свой голос легким кашлем и приготовиться к дальнейшему объяснению. Она решилась сделать свое предложение, но боялась того, как будет оно принято.

– Не случилось ли чего в замке Курси? – спросил Кросби.

– Нет, то есть да. Папа и мама из-за чего-то поссорились, но я не знаю толком. Однако это не относится к делу. Мама уезжает и намерена пробыть за границей до конца года.

– А городской дом они сдадут?

– Я полагаю. Впрочем, это будет зависеть от воли папы. Вы не станете препятствовать моей поездке вместе с мамой?

Вот вопрос, который сделала новобрачная спустя каких-нибудь десять недель после замужества! Александрина не пробыла со своим мужем в новом доме и двух месяцев, а уже просит позволения оставить этот дом, оставить мужа на неопределенное время, быть может, навсегда. Задавая этот вопрос, она не проявила ни малейшего душевного волнения. Ее лицо не выражало ни печали, ни сожаления, ни надежды. Она не выказала и половины того воодушевления, которое пробуждалось в ней, когда она, раза по два в неделю, просила нанять ей карету для постоянного использования, и притом такую, которая казалась бы ее собственной. В этих случаях он отвечал ей чрезвычайно сурово, и Александрина плакала, получив решительный отказ. Теперь же в глазах у нее не показалось и слезинки. Она хотела ехать, с позволения мужа, если он даст его, или же без позволения, если он откажет в нем. Вопрос о деньгах имел тут весьма важное значение, но его должен был устроить Гейзби, который устраивал все дела подобного рода.

– Поездке в Баден-Баден? – спросил Кросби. – Надолго ли?

– Ехать на короткое время было бы бесполезно.

– Но все же, Александрина, я хочу знать, надолго ли? Скажите мне откровенно. На месяц?

– Нет, больше.

– На два, на шесть или до тех пор, пока они останутся там?

– Это можно решить после, когда я буду там.

Все это время Александрина ни разу не взглянула в лицо Кросби, который, со своей стороны, пронизывал жену взглядом.

– Вы хотите сказать, что намерены бежать от меня?

– В некотором смысле это так.

– А в общем смысле? Если вы говорите об отъезде в Баден-Баден на неопределенный срок, то намерены ли вернуться?

– Куда? В Лондон?

– Ко мне, в мой дом, к обязанностям жены. Почему вы не выскажете сразу своего желания? Вы хотите разойтись со мной?

– В этом доме я несчастлива.

– А кто выбрал этот дом? Разве я хотел переехать сюда? Нет, я вижу, тут совсем другое. Если вы несчастливы здесь, то что же может доставить вам счастье в другом доме?

– Если бы вы просидели в этой комнате семь или восемь часов кряду, не имея ни души человеческой, с кем можно было бы обменяться живым словом, вы бы поняли мои намерения. Этого мало, что я сижу одна: вы не говорите со мной, когда бываете дома.

– Виноват ли я, если к вам никто не приезжает? Дело в том, Александрина, что вы не хотите примириться с образом жизни, который соответствует нашим средствам. Вы считаете себя несчастной потому, что не можете кататься по парку. Я не в состоянии нанять вам карету и никогда не найму. Вы можете ехать в Баден-Баден, если хотите, то есть если ваша мать возьмет вас с собой.

– Разумеется, я должна платить за себя, – сказала Александрина.

На это Кросби ничего не ответил. Дав позволение, он встал с места и пошел в свою комнату, а последние слова Александрины услышал уже в дверях. Что может быть дешевле такого распоряжения? Делая свои расчеты, он стоял, облокотившись на каминную полку. Он в глубине души бранил свою жену за то, что она была несчастлива с ним, но сам он разве был счастлив с ней? Не лучше ли было, в самом деле, разойтись таким спокойным, малозаметным образом, – разойтись так, чтобы никогда больше не сходиться? Он считал себя счастливым человеком из-за того, что до сих пор еще не предвиделось в будущем маленького Кросби, который мог бы изменить и даже совершенно расстроить такой выгодный план. Если он назначит ей четыреста фунтов в год и отделит двести фунтов на погашение долгов, у него еще останется шестьсот на удовольствия лондонской жизни. Разумеется, ему не доведется уже больше жить так, как в счастливые дни до женитьбы, да такой образ жизни сделался уже недоступным для него, но все же он мог ходить в свой клуб, мог постоянно там обедать, мог курить хорошие сигары – он не был бы прикован к этому деревянному дому, который сделался для него отвратительным. Таким образом, по его соображениям, поездка жены за границу оказывалась делом превосходным. Он передал бы Гейзби и свой дом, и мебель – пусть тот поступает с ними, как знает. Сделаться снова холостяком, жить на холостую ногу с шестьюстами фунтов стерлингов представлялось ему таким счастьем, что от радости он не чуял под собой ног. Да, он должен был позволить ей ехать в Баден-Баден.