Малышка Мелани - [49]

И показала мне трясущиеся руки, а из ее глаз ровными ручейками текли слезы. Слезы так течь не могут — как вода из крана. И руки у Элис никак не могут трястись, и плакать старший инспектор полиции тоже не может, как не может носить платье, тем более с красными цветами на голубом поле.

И то, что она рассказывала прерывистым голосом, прижав к себе Мелани на заднем сиденье, тоже совершенно не могло быть правдой, хотя бы потому, что такие вещи не рассказывают при детях. Но она рассказывала и беззвучно плакала, а Мелани не плакала никак — ни в голос, ни беззвучно. У нее было сухое, маленькое, заострившееся, бесцветное, неподвижное лицо, словно выточенное из блеклого куска дерева, и ввалившиеся глаза. Я видела ее лицо и глаза в зеркальце заднего обзора, и хорошо понимала, что у ребенка не может быть ни таких глаз, ни такого лица.

И это правильно, что полицейскую машину уверенно веду я. Я, которая вообще не может водить никакую машину уверенно. Не может здесь! А я веду ее там. Потому что все происходит там, потому что, если бы это происходило здесь, я бы сразу умерла. Или я уже умерла? Ведь если все правда, то не может быть этого прозрачно-синего неба, ни солнечных зайчиков в витринах и в окнах машин, ни прохожих в яркой летней одежде, ни цветов и фонтанов, ни зеленой листвы и радужно мерцающей веселой глади Сены…

Глава 30, в которой только муж Элис смог уложить Мелани спать

Он походил на большого доброго пса. Например, на сенбернара. Часы показывали без пяти десять утра. Элис давно была на работе, а у ее Мишеля на этой неделе — вторая смена.

— Ты бы тоже поспала, ведь всю ночь глаз не сомкнула, — сказал он мне; утром он приехал за нами в больницу и почти силой увез к себе. — Комнаты мальчишек до осени пустые! Любую выбирай. Ложись и спи.

— Все равно не усну, Мишель. Спасибо. Я бы лучше выпила кофе. Голова шумит.

— Значит, нужно поспать. А ты — кофе! Прими снотворное.

— Не хочу. Я потом от него буду дурная сутки. Так к вечеру сморит. Я лучше пойду пройдусь. Все равно нужно отвезти обувь Нестору и полить у него дома цветы. Они ведь не виноваты в том, что произошло?

— Может, тебя отвезти? — Мишель заряжал кофеварку.

— Нет. Вдруг Мелани проснется? Одна? Тебе на работу когда?

— Вечером. — Он махнул рукой. — Не переживай. Я тебя дождусь. Если что, позвоню, скажу семейные обстоятельства.

— Ты такой добрый, Мишель. И ты, и Элис.

— Скажешь тоже! Мелани нам как дочка. Хочешь в кофе коньяку?

— Хочу. А не поведет?

— Не должно. Ох, не хочется мне отпускать тебя одну! Элис мне не простит, если с тобой что…

— Да ничего, Мишель. Хуже-то уже не будет!

— Ну смотри. — Он вздохнул. — Пройдись, на улице хорошо.

Я выпила кофе, взяла свою сумочку и пошла. От кофе с коньяком шум в голове утих и на улице оказалось не просто хорошо, а неправдоподобно чудесно! Яркое солнце баловалось опять со своими зайчиками, промытая ночным дождем листва благоухала, перебивая запахи города. И в этом — по отношению к Луи — была колоссальная несправедливость.

Я поймала такси.

Растения на лоджии Нестора выглядели по-разному. Те, что стояли с краю, радовались солнцу, благодарно вспоминая о ночном дожде, а зелень в глубине, до которой небесная влага не смогла добраться, сиротливо поникла. Я ведь должна дописать роман, думала я, поливая бедолаг, осталась последняя глава. Необходимо, чтобы она получилась светлой и оптимистичной. Чтобы у читателя не осталось сомнений: если уж у героев после невероятных передряг все хорошо, значит, и у него тоже непременно будет еще лучше.

Но сейчас я не смогу написать ничего светлого и оптимистичного! А вдруг не смогу и потом? Вообще не смогу написать ничего! На что же мы будем жить с Мелани? Всю свою фармацевтию я давно забыла, да я и не работала ни дня по специальности. Конечно, наверное, ей полагается за отца какая-то пенсия… Нет! Не сейчас! Сейчас я не должна думать о том, на что жить! Стоп, как это на что? Я разведусь с Нестором, растрясу его счета, отсужу у него эту квартиру, и мы будем жить здесь с Мелани! А его цветы? Подумаешь, цветы! Заберет с собой в другое место, не захочет — останутся нам. Перспектива перебраться с Мелани в просторные апартаменты придала мне сил.

Я закончила с цветами, положила в пакет одну из многочисленных пар обуви Нестора. А куда мне, собственно, торопиться? Не выпить ли еще кофе? Когда я набирала в лейки воду, я заметила в кухне большую жестяную банку с дорогим сортом зерен. Я щедро насыпала их в кофемолку, помолола. Дивный аромат! Заправила кофеварку и подумала, что сигарета мне сейчас вовсе не помешает и что наверняка в кабинете Нестора есть запас сигарет, ведь он не всегда курит трубку. Кофеварка начала выдавать в кувшин по капельке, а я пошла в кабинет.

Несколько трубок, зажигалки, пепельница — все на виду среди беспорядка на столе. Неужели нет сигарет? Я похлопала по бумагам, подвигала их. Да вот же пачка! Возле телефона. И рядом — визитка. «Дюлен и сын», прочитала я. «Замки, виллы, особняки, дома», ниже — инициалы и фамилия агента. Вот и покупай себе замок, подумала я, а мы с Мелани будем жить здесь. Забрала курительные принадлежности и вернулась в кухню. Кофеварка продолжала трудиться над двойной порцией. Так ведь Нестор разбил машину этого самого агента! — вспомнила я. Надо хоть почитать о подробностях, газета ведь так и лежит в моей сумочке со вчерашнего дня… Боже, неужели это все было только вчера?… Все, стисни зубы, Надин, приказала я себе, ты должна сосредоточиться на будущем. Или хотя бы отвлекись сейчас, покури, почитай газету.