Малыш - [55]

Поддаваясь общему восторгу, я кричал громче всех, но в Душе я вовсе не был в восторге от Багхавата. В общем, все эти поэмы были похожи одна на другую. Во всех непременно лотус, кондор, слон, буйвол. Иногда для разнообразия лотус назывался «лотосом», но за исключением этого варианта все эти рапсодии стоили друг друга: ни страсти, ни правды, ни фантазии. Рифма на рифме. Какая-то мистификация… Вот что я думал про себя о Великом Багхавате. Возможно, что я судил бы его менее строго, если б меня попросили прочитать мои стихи. Но, к сожалению, меня об этом никто не просил, и это делало меня безжалостным… Впрочем, надо сказать, что не я один был такого мнения об индусской поэзии. Моего соседа слева она тоже не трогала. Странный тип этот сосед мой слева: в поношенном, лоснящемся сюртуке, с блестящим, точно смазанным маслом, лицом, с большой лысиной и с длинной бородой, в которой всегда путались несколько ниточек вермишели. Это был самый пожилой и самый развитой из всех присутствующих за столом. Как все великие умы, он говорил мало и не расточал своих знаний. Все уважали его. «У него ум мыслителя», — говорили про него. Что касается меня, то, видя ироническую улыбку, кривившую его рот, когда он слушал чтение стихов знаменитого Багхавата, я составил о своем соседе, слева самое высокое мнение и думал: «Вот это — человек со вкусом!.. Что, если б я прочитал ему свою поэму?!»

Однажды вечером, когда кончали обедать, я велел подать себе графинчик водки и предложил «мыслителю» выпить со мной рюмочку. Он принял мое предложение, — его слабость в этом отношении была мне известна, — и, наведя разговор на великого Багхавата, я начал издеваться над его лотосами, кондорами, слонами и буйволами. Это было, конечно, большой дерзостью с моей стороны, — слоны ведь так мстительны!.. Пока я говорил, мыслитель молча наливал себе рюмку за рюмкой. Время от времени он улыбался и, кивая одобрительно головой, мычал:

— У-а-а… У-а-а!..

Ободренный этим первым успехом, я признался ему, что тоже сочинил поэму и желал бы ее показать.

— У-а-а… У-а-а… — опять промычал мыслитель. Видя его так благодушно настроенным, я подумал:

«Вот подходящая минута», и вытащил поэму из кармана. Философ невозмутимо наливал себе пятую рюмку, спокойно глядя, как я развертывал рукопись, но когда я собрался приступить к чтению, он положил свою руку цвета старой слоновой кости на мой рукав:

— Прежде чем приступить к чтению, молодой человек, позвольте узнать, каков ваш критерий?..

Я взглянул на него с беспокойством.

— Ваш критерий! — повторил страшный мыслитель, повышая голос. — Какой ваш критерий?!

Увы, мой критерий… У меня его не было. Я никогда не думал им обзаводиться. Об этом свидетельствовали мой удивленный взгляд, мое смущение, мой румянец.

Возмущенный мыслитель встал из-за стола.

— Как, несчастный молодой человек, у вас нет критерия?! В таком случае, незачем и читать мне вашу поэму: я заранее знаю, чего она стоит.

И, выпив одну за другой три последние рюмки водки, остававшиеся еще на дне графина, он взял свою шляпу и вышел, свирепо вращая глазами.

Когда я вечером рассказал об этом приключении моему другу Жаку, он страшно рассердился.

— Твой мыслитель дурак, — сказал он. — Для чего, в сущности, нужно иметь критерий? Разве у зябликов он есть?.. Критерий!? Что это такое, в сущности?.. Где это фабрикуется?.. Видел ли его кто-нибудь?.. Наплевать на твоего торговца критериями!

Добрый Жак! У него слезы навернулись на глаза от обиды, нанесенной моему шедевру.

— Послушай, Даниэль, — сказал он после минутного раздумья, — мне пришла в голову вот какая мысль: раз гебе хочется прочитать свою поэму, то отчего бы тебе не прочитать ее в одно из воскресений у Пьеротов?..

— У Пьеротов?.. Жак!

— Почему нет?.. Пьерот, правда, не орел, но и не крот. У него много здравого смысла и верного чутья… Камилла же будет прекрасным судьей, хотя и немного пристрастным… Дама высоких качеств много читала… Даже эта старая птица Лалуэт не так ограничен, как это кажется… К тому же у Пьерота в Париже много знакомых, очень почтенных людей, которых можно было бы пригласить на этот вечер… Что ты на это скажешь? Хочешь, я поговорю с ним об этом?..

Идея Жака искать судей в Сомонском пассаже мне не очень улыбалась, но мне так хотелось прочитать мои стихи, что я очень скоро перестал хмуриться и согласился на его предложение. На следующий же день он переговорил с Пьеротами. Очень сомнительно, чтобы Пьерот ясно понял, о чем шла речь, но так как это давало ему повод сделать приятное детям «мадемуазель», то добряк согласился, не раздумывая, и приглашения были тотчас же разосланы.

Никогда еще маленькая желтая гостиная не была свидетельницей такого празднества. Пьерот в мою честь пригласил самых важных лиц из мира торговцев фарфором. Кроме обычных посетителей, были господин и госпожа де Пассажан с сыном — ветеринаром, одним из лучших учеников альфортской школы; Феррулья младший, масон, прекрасный оратор, имевший чертовский успех в ложе Великого Востока; потом супруги Фужеру с шестью дочерьми, сидевшими все в ряд по росту и напоминавшими собой органные трубы, и, наконец, Феррулья старший, член общества «Каво»,