Малые ребята - [22]

— А! — сказал учитель. — Гриша!..

— Убрались рано… Делать-то пока нечего. Не надо ль чего помочь?..

Не торопясь, расстегивал он новенький, аккуратный полушубок и прибавил:

— Укладываться не помочь ли?

— Да я уж совсем уложился. А ты вот, если уж будет твоя такая милость, самоварчик бы поставил… Вот и барину повеселее бы было…

Скоро близ печки загремела самоварная труба, затрещала лучина, запахло дымом. В ожидании "самоварчика" я принялся за чтение детских сочинений. Вот что и вот как писали маленькие сочинители:

О зайце. Рассказ Андрея Храмова (девяти с половиною лет).

"Я ездил на гумно. Подъехал к соломе, увидел зайчиный след; увидал я зайчиный след, бросил лошадь, пошел по зайчиному следу. Подошел к кирпичному сараю; вошел в кирпичный сарай — я увидал зайца! Заяц лежит. Вот я взял воротился — побег за собаками. Нет! Долго будет! Не сбегаю! Сел на лошадь, погнал домой за собаками. Приехал домой. Но собак нет. Но я воротился на гумно. Приехал. Взял вилы: я пойду угоню зайца. Пришел в сарай, но зайца нет. Андрей".

Товарищеское свидание. Сочинение Федора Балдашова (мальчику одиннадцать лет).

"Однажды Федя приехал в губернский город.

Идет Федя по городу и около самой лавки колбасной, которая на Дворянской на углу, против немецкой церкви, вдруг внезапно встречает своего товарища…

— Здорово, Кузьма!

— Здорово, Федя!

— Как ты поживаешь?

— Помаленьку, брат Кузьма.

Постояли Федя с Кузьмой и простились.

Шел-шел Федя, подходит он к храму святыя живоначальныя и нераадельныя троицы и с радостью видит еще товарища Василия,

— Здорово, Василий!

— Здорово, Федя!

— Как ты поживаешь?

— Помаленьку, брат Василий.

Постояли Федя с Василием и врозь пошли".

Следующее по порядку рукописей сочинение не имело заглавия; наверху четвертки бумаги написано было просто: "Осипа Правдина" (мальчику десять лет). Сам автор разделил свои произведения на три части, отделенные одна от другой черточками.

"Во-первых, взяли меня на льду Федор Книгин, Иван Владимиров, Александр Морозов; взяли они меня трое, связали, положили на лед, а потом ушли. Я и лежу. А батюшка Александр едет; проехал, воротился, развязал…

-

"Пасли мы с братом свиней; да я лег у межи, да и уснул. А он пошел меня искать ночью. Кричит. Я услыхал и откликнулся. Он меня нашел; мы пошли домой. А меня искала мама у гумен; а я с братом иду, она меня и увидала.

-

"А в третий как было: у нас была клушка (наседка) с цыплятами. А ворона стала цыплят ловить. Вот клушка на сарай. И я на сарай! И пошел сараем по крыше, хотел ворону пугнуть, да и провалился сквозь крышу, через солому. Только бы уж совсем провалиться — уцепился за жердь: висел-висел — пал. Полчасу лежал; ушибся".

Четвертая рукопись также без названия. Вверху листа написано: "Феодор Морозов" (одиннадцати лет), солдатский сын. Сочинение в виде письма к учителю.

"Ваше высокоблагородие,

милостивый государь

Андрей Петрович!

Согласно вашему приказанию, честь имею донести вам, что у нас есть на реке, на Бурачке, мельница о двух поставах. Она мелет хорошо. Затем уведомляю вас, что в семействе нашем существует воскобойня, на которой мы пробиваем воск, продаем свечникам; свечники из него сучат свечи, которые зажигаются в церкви у каждой иконы. Священным долгом считаю при сем присовокупить, что в настоящее время мы дожидаемся торжественного праздника рождества христова и должны исправить свою обязанность: сходить к заутрене, к обедне, а после обедни разговеться, чем бог благословит.

Остаюсь всепокорнейший вашего

высокоблагородия

верный слуга Феодор Морозов".

Пятая рукопись принадлежит сыну трактирщика, Семену Курносову, тринадцатилетнему мальчику, и также не имеет названия.

"Я в трактире подаю чай, воду, лазию в погреб, собираю посуду, перетираю посуду, наливаю вино, получаю деньги, смотрю за народом. Выручка у нас хороша: когда 800 в месяц, когда и меньше, а когда и более. Я в Екатериновке учился хорошо, только там меня на колени ставили раз пять, а здесь нет этого: я из училища приду, пойду на девишник, пробуду до утра, приду домой — меня не ругают".

Кузница. Описание Андрея Кузнецова (тринадцати лет).

"Мы вчера на кузнице с тятей наварили две насеки. Тятя стоит у горна, а я дую мехами. Как нагреется железо, так тятя его вынет на наковальню. Ежели толстое железо, то мы зачнем в два молота бить; тятя бьет маленьким, а я большим молотком бью. Тятя железо держит в клещах. А иногда и я стою у горна, а тятя дует, или кто-нибудь другой дует. Я умею сделать легкую деревенскую работу, как то: деревенские кочедыки для лаптей. Лампы запаиваю и молотки делаю; а тятя умеет делать все деревенские вещи, и "такея" самовары лудит — страсть! ружья чинит, даже и новые делает; ну только теперь у него сломался станок, и он распродал весь свой струмент. Тятя даже гармонии чинит, но я этого дела не знаю".

Рассказ об венчании. Быль. Филиппа Яковлева (четырнадцати лет).

"Нанял меня Александр Павлович (крестьянин), с лошадьми, обвенчаться с своей супругой и заключить билет, чтоб она не могла от него отпереться. Уговорился Александр Павлович с супругой своей, нареченной невестой Грунькой, и поехали. Перво поехали к нашему гвардейскому попу. Наш поп не отпирается и просит с них за обручение жены двадцать пять рублей. Им показалось дорогонько. Мы обратно до бузуевского попа приехали, а его дома нет, в город уехал — мы обратно. Приехали к алакаевскому попу — и этот уехал к благочинному. Мы опять обернули лошадей, приехали в Гореловку. Приехали мы в Гореловку, заехали к невестиной сестре, выпрягли лошадей; дружка пошел с женихом к попу. Приходят к попу и спрашивают: "Батюшка! обручи нам невесту с женихом!" Ну, батюшка не отпирался, а просил водки. Дружка с женихом пошли за водкой, выпили штоф вина и поехали в Кузьминку, потому в Гореловке церковь сгорела. Приехали в Кузьминку, там выпили два штофа. Потом стали они пьяны. Ну, ввели жениха с невестой в церковь, а поп-то был шутник: постановил его с невестой, взял их за руки и повел к налою; дьякон книгу читает, a поп "наизусь" отчитывает. И надели венцы. Постояли жених с невестой в венцах, вдруг поп скидает венцы те. А дьякон: "Что ты делаешь, батюшка? разве можно так-то? Пусти лучше, я один обвенчаю!" А батюшка опять венцы надел, и повел кружить кругом, и запел: "Матери боже наш и роди сына Имянуила". Три раза обвел кругом, потом подвел к иконам, поцеловали они икону, потом батюшке в ноги. И поехали опять к родне; чаю напились, водки полведра выпили и достаточно были пьяны; потом поехали домой, потом пьяные-то жених с невестой разодрались. Потом она плачет. Едем-едем — заломит руки кверху и заревет коровой. Стали к соседям подъезжать, вдруг она и закричи, а жених из телеги выскочил; ушел прочь… "Пошли прочь к чортовой…" Мы поехали, приехали к матери; стала ее мать есть, зачем без Александры воротилась. Тут приехал Александра, купил на рубль водки от матери тихонько. Невеста стала у него вино отымать, а он ее схватил за волосы и мало что не убил ее".