Малые ангелы - [21]

Старухи извлекли из ружей еще горячие замки и муфты, они все еще оставались лежать в так называемом положении лежачего снайпера, но все они, казалось, были смущены тем, что не попали в цель, и колебались, прежде чем снова открыть огонь. Под ноздрями у них чернела копоть от пороха, смешанная с запахом молодого абсента и устойчивой вонью, исходящей от мочи овец и верблюдов, которые в течение долгих месяцев спали каждую ночь в том самом месте, где теперь лежали они.

Лили Юнг говорила о Вилле Шейдмане, и она говорила также об их старческой памяти, которая часто теперь страдала от провалов и разрывов, со временем только увеличивающихся. Она неожиданно заявила, что только Шейдман сможет собрать воедино все их воспоминания, когда те дойдут до стадии полного исчезновения.

— Так, Лили понесло, — промолвил кто-то.

— Кто скажет нам, кто мы такие, в день, когда мы уже ничего о том не будем знать, в день, когда уже никто об этом не будет знать?.. — вопрошала Лили Юнг. — Кто расскажет нам, как жили мы в мире праведных и как мы его углубляли и защищали, пока он совсем не развалился?..

— Да, так и есть, ее понесло, — заметила Эстер Вундерзе.

— И она ведь не остановится, эта Лили, — добавила Соланж Бюд.

— Кто подведет за нас итог нашему существованию?.. — продолжала Лили Юнг. — Кто иной, как не Вилл Шейдман, сможет рассказать нам истории из нашей долгой жизни?.. Кто еще сможет воскресить нашу юность и затем наши крушения, катастрофы и то, как нас устранили от мира в доме для престарелых?.. И затем сопротивление, разрушение дома для престарелых, призыв к восстанию?.. Кто сможет все это описать?

Юлгай Тотай стал терять высоту. Он слышал все, до него доносился запах старух, он видел, как по их затылкам и бедрам прокладывали себе путь кузнечики и божьи коровки. Старухи говорили между собой. Четверо или пятеро из них уже отложили ружья и, лежа на боку, жевали колосья дикого ячменя. Наяджа Агатурян закурила трубку. Перед позорным столбом Вилл Шейдман покачивал головой, словно собираясь забыться сном.

— Кто сможет объяснить тем, кто выжил, что мы делаем здесь, вместо того чтобы лежать в могиле?… — спрашивала Лили Юнг.

— Действительно, если ее понесет, она уже не остановится, — сказала Магда Тетшке.

19. БАШКИМ КОРТШМАЗ

Мгновенно Башким Кортшмаз проснулся и открыл глаза. Ночь вокруг него была нечерна, по причине луны, занявшей свое место на небе. Он привстал на постели, взыскуя к деталям, которые бы могли, так или иначе, продолжить только что посетившие его видения. Он совершил путешествие далеко назад, к эпохе, которая предшествовала восстановлению капитализма, и ему снилась большая любовь его жизни, Соланж Бюд, — та Соланж Бюд, какой она была двести семьдесят два года назад, молодая и привлекательная, и он вновь любил ее, и раздевал ее, как когда-то, вновь ощущая ту почти болезненную гармонию, которая всегда существовала между ними, с первого и до последнего дня их романа, и вновь испытывая головокружительную близость и вибрирующее отсутствие слов, в котором они обычно терялись, когда занимались любовью, и перед самым его пробуждением скверная жидкость залила ему живот.

Он посмотрел на часы. Настольные часики показывали два часа утра. Он покинул матрац из конского волоса, сделал два шага, отодвинул квадрат грубого холста, заменявший стекло, и высунулся из окна. Две капли спермы холодно скатились по его левому бедру и, пройдя несколько сантиметров, застыли. У него было хриплое дыхание, и его удручало общее ощущение обезвоживания. Холст подле головы ему мешал, в нем не было никакой мягкости, при малейшем прикосновении с него осыпались минеральные частицы и золотые песчинки, попаданию которых в комнату он как раз и препятствовал. Он прокашлялся. Большое количество пыли осело на улице в течение вечера, до и после сумерек. Мартовские коты мяукали во тьме, пятью этажами ниже, и время от времени они кидались друг на друга и яростно дрались, вплоть до смерти, или до копуляции. Цемент стен все еще испускал печное тепло. Температура воздуха вряд ли понизилась с вечера более чем на три градуса. В доме напротив с недавних пор поселился бродяга, видны были следы его деятельности, звук подметания, бряцание предметами. Человек приводил в порядок свое жилище, возможно, вторжение песка у него было посерьезнее, чем у Кортшмаза.

Ни один фонарь не горел вследствие разжижения человеческого населения, и еще потому, что никому не удалось восстановить электричество после последнего его выключения. Луна округлилась над домами. Она освещала Второй Врубелевский проспект и разрушенные фасады, а также зияющие раны Первого Врубелевского проспекта.

Кортшмаз отошел от окна, чтобы убрать липкое вещество с нижней части живота. Он вытерся, и ему стало стыдно. С тех пор, как он мог себя вспомнить, и даже когда в своих воспоминаниях он доходил до периода лагерей и тюрем, когда его существование протекало в контексте отказа от всего, когда ни одна физическая или мыслительная ценность не имела уже никакого значения, ночные протекания всегда казались ему унизительными. Есть люди, которые втайне ищут причины, чтобы научно и вместе с тем молодцевато оправдать себя за потерю семени во время сна, но Башким Кортшмаз сердился на свой организм за то, что тот именно таким образом подчинялся ритму его сексуальной беспомощности. То, что он видел во сне Соланж Бюд, не компенсировало унижения, которое означала для него эта невоздержанность.