Малявка - [123]

Всё замерло. Стояла звенящая торжеством жизни, торжеством Духа тишина, каждый чувствовал в этот миг единение сердец. В Тонком мире нет прошлого, нет будущего, есть только сейчас…  в этом сейчас было слышно биение единого русского сердца, сливающегося с пульсом Вселенной. Единого, большого русского любящего, милосердного, сострадательного, непобедимого Сердца, в котором живёт Бог!..

Прошло минуты три, каждый пережил это по — своему. Говорить не хотелось, только молчание и благодарность, звучащие в тонком мире божественной мелодией.

— Здесь дела закончили. — Гладя головы Насти, Любы, Макара и Егора, облепивших деда, подытожил Иван Сергеевич. — Нам пора домой.

Глава 15

… США, штат Калифорния.

Степан Александрович знал, что Бог никогда не оставляет своих преданных. Он с детства любил и почитал Богородицу, всегда уповая на её помощь, даже если это не было явно, сердце его всегда чувствовало утешение. Любовь эту с малолетства привил ему дед, Сидор Петрович, который прожил при нём восемь лет. И всё-таки силы его были на исходе. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что род его закончился.

… Немного о нём: американец русского происхождения. Семья отца выехала из Царской России в 1917 году, после февральской революции, когда тому было 17 лет. Степан родился в 1937 году. Отношения родителей были не тёплыми, поэтому с пелёнок мальчик больше всего видел и знал деда, любившего его безмерно. Он был ему и нянькой, и родителями и другом. Все даже язвительно подшучивали, что из всей семьи, только его дед «заразил» ностальгией по далёкой и, уже чужой, стране. Была в деде широта русских просторов, глубина русской души, чистота русского сердца и жила в нём совесть, — тайник души, внутреннее осознание добра и зла. Он был примером аккуратности, дисциплины, ответственности и сострадания. Всё это перенял от него внук. Дед привил ему любовь к классической музыке, в основном они увлекались Бахом, Генделем, Шопеном, Моцартом и Чайковским. По Букварю, который Лев Толстой составил для крестьянских детей, маленький Стёпа уже к четырём годам выучил азбуку, а к пяти, читал бегло. Все сказки А.С. Пушкина знал наизусть, декламировал всегда чувственно и артистично. С ранних лет внука, дед привил ему любовь к русской классике. Особо увлекались произведениями Толстова, Чехова, Тургенева. Внук заучивал описания русской природы и часто, с упоением, рассказывал деду, особенно в последние полгода его жизни, когда тот, понимая, что силы его уходят, очень тосковал о России. Из поэтов был любим ещё и Тютчев. Дед озаботился ещё при жизни, о глубоких знаниях для внука, нашёл хороших преподавателей, получивших прекрасное образование в Царской России. Даже передал его на попечение своему портному, старому еврею, выехавшему из России в 1913 году. Впоследствии уже его сын обшивал Степана. Он не признавал ничего новомодного, был старомоден не только в одежде, но и в обращении. Речь его вся была пропитана русскими классическими оборотами. Всё для него было так естественно, что это его не портило, а придавало особый шарм. Он следовал высказыванию, приписанному Льву Толстому, ставшему его жизненным принципом: «Если хочешь быть умным, научись разумно спрашивать, внимательно слушать, спокойно отвечать и перестань говорить, когда нечего больше сказать», и применял его во всех жизненных ситуациях. Помня слова деда, что надо жить сердцем, и только там искать Бога, Степан выбрал себе профессию врача-кардиолога, в ней и преуспел. Был женат на русской, которая родив и оставив ему сына, сбежала в Канаду с любовником. Через пять лет побега они погибли в автокатастрофе. Больше Степан не женился. Сын вырос, стал заниматься промышленным альпинизмом. У него была маниакальная любовь к риску, которая и привела его к глупой смерти, оставив в наследство отцу больную невестку с маленьким внуком. В 20 лет внук с приятелем сбежал в Индию, в общину какого — то гуру. Его мать от тоски и болезни померла. Степана спасала только сердечная работа и та радость, когда на его глазах пациенты расцветали. Был домоседом. Друга было четыре, теперь остался только один, другие ушли в мир иной. Два года назад, дом немного ожил. Внук вернулся, сказав: «Гуру умер». Был очень повзрослевшим, немногословным, стал пожарным. Дома бывал редко. И вот, 16 сентября 2014 года, в возрасте 26 лет, в борьбе с огнём на шоссе 50 в Калифорнии  (США) его не стало. Не зная, куда себя деть, Степан засиживался в кабинете деда, даже из гостиной принёс на диванчик подушку и плед. Он подолгу рассматривал семейный архив, привезённый из России. Его посещала тоска о родине предков, которую не знал, но очень любил. Он последний из семьи, кто не забывал русский язык, и судьба его баловала. У него всегда находился собеседник, для практики в русской речи. Последние пятнадцать лет это был молодой коллега, который ещё и прекрасно играл в шахматы, страстное увлечение Степана. Из глубины сердца поднялось на поверхность тайное желание его детства, которое лелеял всю жизнь, посетить Россию Матушку, в котором он долго и себе не признавался.

Сегодня 21 сентября, — в России верующие празднуют Рождество Богородицы. Степан никогда не ходил в храмы. Его сердце было тем храмом, где он прибывал по большей части времени. Всегда считал отношения с Богом, это очень личное и сокровенное, так напутствовал дед. Пятый день его непомерного физического одиночества. Тихо звучали песнопения, посвящённые любимой Матушке. Интернет давал возможность слушать русские записи. Пели монахи Свято — Троицкой Сергиевой лавры. Дед тоже про неё рассказывал. Уютно мерцала лампадка в углу около старинной иконы «Умиление». Он сидел в дедовом кабинете, на дедовом кресле, за дедовым столом, с включённой старинной настольной лампой, где всё было пропитано русским духом. Здесь его сердце и Душа находили успокоение. Смотрел на фото семьи деда, потом семейного подворья, стоявшие на столе. Переводил взгляд на стену, где фото храма, построенного незадолго, до революции вместо сгоревшего деревянного, прихожанами коего были его предки. Скользил взглядом по медному русскому семейному самовару, стоявшему на изящной, плетёной высокой подставке, раньше на ней стояла китайская ваза с рыбками. Опять переводя взгляд на стол, на фото сестры деда, оставшейся лежать в земле русской. На красивое деревянное пресс — папье с резной, львиной головой, принадлежащее ещё его прадеду, Петру Фомичу, ища спасения от уныния, моля о помощи Пречистую Деву.