Малой кровью - [79]

На минирование ванн ушло часа четыре. Теперь надо было что-то придумать с центральной колонной, играющей какую-то чрезвычайно важную роль и сделанную, похоже, из цельной брони. К счастью, оказалось, что не все здесь такие же самозванцы, как Пистухов. Мрачный немец с шевроном рядового обошел несколько раз колонну, попинал ее ногой — и отправился к чапу, который был здесь главным при производстве. Тот выслушал немца, убежал куда-то — вразвалочку, но по чапским понятиям просто стремительно, — и вернулся с двумя десятками солдатских касок, связанных ремешками, в руках. Каждая весила почти по три килограмма, но он нес их так, будто каски были картонные. Немец сказал, что каски надо снаружи обмазать толстым слоем «пластилина» и прилепить к колонне у самого основания, с ним начал было спорить поляк, бывший на «гражданке» шахтером, но оказалось, что каски — только первый этап, а всего взрывчатки на это дело уйдет килограммов сто. Поляк подумал и согласился. Пистухов пытался волевым усилием заставить себя забыть о вони, но от этого розовая мерзость начал а смердеть только сильнее. Они укладывали уже последний слой, когда прибежал связной из штаба и распорядился: здесь остается один, остальные — по подразделениям.

Остался немец.

Когда Пистухов оглянулся в последний раз, тот сидел на корточках рядом с толстым розовым бубликом и ладонью оглаживал его — как скульптор оглаживает глину…

Глава двадцатая

Некоторое время назад: вольный город Хайя, планета

Тирон. Год 468-й династии Сайя, 4-й день лета

Серегин думал, что люди вдовы придут ночью, но те не стали ждать — появились сразу после заката, едва они с Крошкой, расслабленно восстав с постели, сели ужинать. Был подан холодный травяной суп с вареными яйцами, маринованная рыба и кислый густой зеленый сок ягод су-вар, местной разновидности крыжовника, кусты которого, напоминающие плющ, обильно оплетали деревья и стены домов. Серегин только-только приступил к рыбе, как в дверь вежливо постучали…

Особняк вдовы Ракхаллы стоял на живописном островке, к которому вел подвесной мостик с разводной секцией; но Серегин с провожатыми подплыл к острову на роскошном паровом катере — из черного полированного дерева, с бронзовыми поручнями и прочей отделкой, с фигурной пушечкой на корме. Топили котел древесным углем и трескучими ароматными смолистыми чурбачками. Из трубы летели искры.

Вообще плавание было каким-то ненормально, нереально живописным. В поразительно чистом небе висели две полные луны, цвета старой кости одна и чуть голубоватая — другая; тяжелая густая вода раздавалась под корабликом лениво, сонно, строенные отглаженные волны-усы, в которых взмывали и падали желтые набережные огни, тянулись от бритвенно-острого носа и терялись вдали, в полной тьме. Наверное, с океана шла низкая и очень длинная волна — катер неуловимо медленно приподнимался и опускался, а вдали, под маяком, выхватываемые ударами света, загорались белые полосы бурунов, которые там бывают всегда, даже в мертвый штиль…

Воздух был теплый настолько, что белая жаккардового шелка рубашка в набегающем потоке липла к телу, как компресс.

Причал освещался ярко, но так, что ни одного фонаря с моря не было видно: свет словно бы ниоткуда падал на настил, ажурное ограждение и сваи. Получалось, что все это светилось изнутри. А выше, дальше и левее причала, чуть прикрытый деревьями, точно так же светился дом, похожий на усталую птицу, чуть опустившую широко распростертые крылья.

Те «мальчики вдовы», что сопроводили Серегина, остались на катере, а на причале не было никого. Зато теперь на Серегина со всех сторон светили яркие фонари. Он чувствовал себя как на сцене. И словно на сцене, он знал, как много глаз разглядывают его сейчас из сгустившейся тьмы — и что от каких-то мелких и не обязательных жестов, от мимики, от первых шагов по плотно подогнанным (и очень красивым) доскам будет зависеть в дальнейшем чертовски многое…

Он прощально помахал в сторону теперь почти невидимого катера, этакого сгустка непрозрачной тьмы в прозрачной тьме, и пошел по причалу туда, где угадывалась лестница.

Встречающая девушка словно соткалась из воздуха. Она была в темном балахоне и с обручем на голове.

— Здравствуйте, мой господин. Следуйте за мной, прошу вас.

Вдова оказалась похожа на сильно облысевшего филина. Наверное, она мерзла, поскольку сидела рядом с жаровней, завернувшись в большую лоскутную шаль. От жаровни шел дымок, распознать источник которого Серегин не смог. Что-то похожее на арчу, но не арча.

У ног вдовы сидела девочка с одутловатым лицом — возможно, идиотка. Говорили, что вдова благоволит к ущербным детям, многих содержит — кого у себя, кого в специальных домах, а чаще просто подкидывает денег родителям. Этакая бабуля Ракхалла Гуд.

Говорили опять же, что среди ущербных ребятишек попадались ребятишки совсем не простые…

За спиной вдовы громоздился весь из мускулов, без шеи и с маленькой седой головкой мужик, который даже среди крупных коренастых тиронцев сошел бы за Майка Тайсона. Оливковый оттенок кожи выдавал в нем южанина — возможно, с острова Локк. Тогда он еще и людоед… Секретарша вдовы, наоборот, явно происхождением из людей Дворца — можно сказать, специально выведенной породы идеальных слуг, сохранившейся аж с того времени, когда большая часть государств Тирона составляла единое очень сложно и разумно устроенное Царство, казавшееся незыблемым. С тех пор многое переменилось, но остались неторопливость и обстоятельность — и вот еще люди Дворца, тонкие и изящные, с интеллигентными лицами, умевшие в любую секунду стать незаметными или просто исчезнуть. И так же возникнуть рядом, когда о них подумаешь. И органически не способные солгать.