Малиновый пеликан - [14]

Есть разные способы лести высшему начальству. Сталина желавшие ему угодить называли наш дорогой и любимый вождь великий товарищ Сталин, а упоминать всякое его замечание по любому поводу следовало так: «Как мудро заметил товарищ Сталин», «Как гениально указал товарищ Сталин». Хрущева и Брежнева называли чуть проще. Наш дорогой Никита Сергеевич, наш дорогой Леонид Ильич, а их указания все без исключения оценивались как правильные, справедливые, ясные, вовремя сказанные. Сегодняшний льстец, поминая высшего начальника, обязательно назовет полностью имя, отчество и фамилию. Но Семигудилов предпочитает скупой солдатский способ лести. Он называет Первое лицо просто по фамилии, но дальше приписывает ему такие черты характера и способности, до каких более примитивный льстец не додумается. Сейчас, говорит Семигудилов, в сталинской чрезвычайной крутости (может быть) необходимости нет (пока), но все-таки Перлигос действует достаточно жестко, и правильно делает, это необходимо, чтобы хотя бы частично исправить последствия разорительного правления либералов. Он, как Владимир Красное Солнышко, дал России веру, он, как Иван Калита, является собирателем русских земель, он, как Петр Первый, возвращает России ее величие. И вернул бы полностью, если бы не пятая колонна (все те же масоны, евреи и либералы), уничтожить которых ему мешает излишнее человеколюбие. Человеколюбие — это вообще одна из немногих его слабостей. При этом он остается обаятельным человеком, заводным, азартным, по-мальчишески любопытным до жизни во всех ее проявлениях. Вы посмотрите, говорит Семигудилов, как поразительно он все успевает. Неустанно путешествует по стране и по всему миру, занимается спортом, скачет на лошади, ездит на мотоцикле, катается на коньках, летает на истребителях, стратегических бомбардировщиках и дельтапланах, участвует в пожаротушениях, спускается под воду, занимается защитой редких животных, что документально подтверждено репортажами журналистов и видеоматериалами, запечатлевшими его общение с белыми медведями, амурскими тиграми, нильскими крокодилами.

Интересно, что, претендуя на репутацию отчаянного правдолюбца и даже страдальца за правду, Семигудилов ухитрился про каждого из пережитых им советских и российских вождей, начиная с Хрущева, сказать во время их правления что-нибудь им особенно лестное, а после говорил что-то противоположное. Но никому так не льстил, как нашему нынешнему. Вот сейчас, когда я вез в себе своего клеща, он, переходя от одной темы к другой, предложил обратить внимание на то, что Первое лицо мыслит и действует каким-то недоступным нам способом, принимает решения всегда неожиданные, парадоксальные, вызывающие у нас сомнения, недоверие и отторжение, а потом оказывающиеся единственно правильными. Его можно сравнить с кем-нибудь из величайших шахматных гроссмейстеров. Он делает ходы, ввергающие среднего шахматиста в шок, а потом — раз-два и мат. И взрыв аплодисментов.

— Нашему пониманию, — говорит Семигудилов о прославляемом им гроссмейстере, — совершенно недоступен ход его мыслей и логика его действий, потому что он не просто человек и не просто даже великий человек, может быть, он вообще не человек, а нечто большее, высшее существо, миссия которого — руководить не только нами, но, может быть, всем человечеством и даже больше — всем животным миром.

Вот до чего договорился! Место руководителя человечеством, животным миром и всем остальным занято Господом Богом, который свою должность, кажется, пока не собирается никому уступать (вот уж где нет никакой демократии), — это я, конечно, мысленно возражаю. Но если бы Тимоха на этом остановился. Так нет же…

— Мы, — заходится он, впав в состояние необычайного возбуждения, — представляем себе его как чиновника, который сидит в Кремле, принимает министров, вручает награды, и думаем, что для него это что-то важное. А для него это только мелкая рутинная работа, отвлекающая его от истинно грандиозного и невообразимого, не поддающегося человеческому уму. Вы еще посмотрите, вы еще увидите, как он взовьется, как поднимется горным орлом до невероятных высот, как расправит могучие крылья, и весь мир, все человечество, запрокинув головы, устремит на него восхищенный взор.

— Какой бред! — не удержался я и воскликнул.

— Что? — обеспокоенно вскинулась Зинуля. — Вам кажется, что вы бредите?

— Нет, мне кажется, что он бредит.

— Да, — кивнула Зинуля, — это бывает.

— Что бывает? — встревоженно спросила Варвара.

— Бывает так, что человеку в бреду кажется, что бредит не он, а все остальные.

Я хотел решительно возразить. Но потом подумал, а может, она права. Ведь мне, я должен признать, часто, очень часто кажется бредом все, что я вижу вокруг себя. Бредом кажутся речи первых лиц государства, депутатов, церковных иерархов, прокуроров, судей, рядовых граждан, многие идеи, законы, судебные приговоры кажутся вынесенными людьми, находящимися в состоянии невменяемости. Раньше такое восприятие мира не казалось мне выходящим за норму, а теперь я вдруг подумал: если мир кажется мне сумасшедшим, то, может быть, дело не в мире, а все-таки во мне? Весь мир сошел с ума, а я нормальный, это, наверное, каждому сумасшедшему кажется. И все-таки… Когда я слышу хвалы, со всех сторон льющиеся на нашего Перлигоса, мне почему-то вспоминается когда-то прочитанное о Гарри Трумэне. Когда он в 1945 году стал президентом, какой-то его друг сказал: «Гарри, теперь, когда ты достиг высшей точки в своей карьере, очень многие люди найдут в тебе разные достоинства, которых раньше не находили. Изо дня в день они будут тебе говорить, что ты самый умный, самый талантливый, лучше всех разбираешься во всех вопросах и вообще гений. Но мы-то с тобой знаем, что это не так».