Малеска — индейская жена белого охотника - [2]

Последний был более спокойным и не таким оживлённым. На его высоком, хотя и загорелом лбу была заметна работа мысли. Серьёзные глаза и изящное достоинство в осанке выдавали в нём человека, который под внешним хладнокровием скрывает глубокие чувства. Он был школьным учителем в Штате заливов[3], откуда его выманили ясные глаза и весёлый смех некоей Марты Феллоус, девицы семнадцати лет, которая в прошлом году вместе с отцом переехала в посёлок Катскилл. Говорили, что он должен был на ней жениться, как только в посёлке окажется священник, уполномоченный для проведения обряда.

Три охотника направлялись на юго-запад, пока лес внезапно не оборвался прекрасной луговой местностью, в те дни известной под голландским названием Страка, что, как пояснил нам наш пожилой друг, означает «полоса земли». Страка, имевшая продолговатую форму и длину восемь-десять акров, распростёрлась перед охотниками во всей своей роскоши — с деревьями, травами и цветами, умытая росой и солнечным светом тёплого летнего утра. Она так отличалась от густого леса, из которого вышли охотники, что они остановились ненадолго отдохнуть под ветвями высокого гикори. Поверхность этого уединённого места была не совсем плоская, но от середины мягко поднималась к великолепным деревьям, которые ограждали его, как прекрасные, покрытые листьями крепостные валы. Края были неровные, то тут, то там скопления деревьев проникали внутрь, а иногда прогалина забегала в лес небольшими клиньями, в которых, как улыбка спящего младенца, покоился солнечный свет. Стволы толстых деревьев, похожие на поросшие плющом колонны, с обеих сторон раскидывали над краями великолепный лиственный полог или отступали в туманную даль леса, едва различаясь в его тенях. Листва, которая свисала с ветвей, как богатая драпировка, разрослась под дуновением тёплого летнего ветра. Густая, сочная трава не проявляла ни единого признака разложения, но блестела от росы, и солнечный свет играл на ней тысячью разных оттенков. Из пригорка пробивался весёлый ручей, и вся поверхность этого прекрасного места была покрыта высоким, бурно растущим мятликом, который был гуще и зеленее там, где ручей завивался изящной речушкой, мелодичной, как смех ребёнка. Горсти белых полевых цветов, словно вызванные к жизни перезвоном ручья, разворачивали свои сияющие бутоны, и скопления кринумов проливали на траву лазурный свет.

До сего дня охотники считали, что в Страке никто не живёт, кроме диких оленей, которые спускаются с гор, чтобы попастись на её сочной зелени, да певчих птиц, но сейчас над деревьями на северной оконечности вились дымки, и через просветы можно было увидеть лагерь возведённых вигвамов. Пара вигвамов была построена даже на краю прогалины; трава вокруг них была утоптана сильнее, а рядом, смеясь, крича и размахивая руками в приятном утреннем воздухе, бегали три-четыре полуголых индейских ребёнка. С ними резвилась юная индианка, которая подбрасывала на руках младенца и что-то ему напевала. Её смех был мелодичен, как песня птицы; когда она носилась туда-сюда, то её длинные волосы сверкали на солнце, как вороново крыло, а её движения были изящны, как движения неукрощённой газели. Даже с такого расстояния охотники видели, что ребёнок тоже очень красив, а когда ветер дул в их сторону, до них доносился его крик, похожий на журчание воды в ключе.

— Это уже слишком, — пробормотал англичанин, взводя курок. — Они что, не нашли другого места, кроме Страки? Клянусь всеми святыми, я сейчас застрелю эту скво и передушу краснокожих чертенят.

— Попробуй! — свирепо повернувшись к нему, вскричал Данфорт. — Тронь хоть волосок на её голове, и, клянусь господом, который сотворил меня, я размозжу твою голову об это дерево!

Англичанин с силой стукнул прикладом своего мушкета о землю, и на его щеках вспыхнула свирепая краска из-за этого взрыва неуместной и столь дерзкой ярости. Одно мгновение он смотрел на хмурое лицо молодого охотника, а затем поднял ружьё и беззаботно отвернулся.

— Фу ты, ну ты, дружище, — сказал он, — я просто пошутил. Пойдёмте, мы потеряли след, а если будем и дальше мешкать, упустим добычу.

С этими словами англичанин повесил мушкет на плечо и направился в лес. Джонс последовал за ним, а Данфорт задержался.

— Я должен понять, что это значит, — пробормотал он, поглядев сначала на своих спутников, а затем на группу юных индейцев. — Что привело их так близко к посёлку?

Он бросил ещё один взгляд в спину охотников, а затем через Страку поспешил к вигвамам. Джонс и англичанин уже достигли небольшого озера, которое лежало в миле к югу от Страки, когда Данфорт снова к ним присоединился. Теперь он не хмурился и с помощью большей жизнерадостности как будто желал загладить впечатление, произведённое недавней буйной выходкой. Мир был восстановлен, и они снова пустились в направлении гор по следу медведя.

Полдень застал наших охотников глубоко в ущельях, которые врезаются в Катскилл в том месте, где сейчас стоит «Маунтин Хаус»[4]. Отвлекшись на окружающий дикий пейзаж, Джонс отстал от своих спутников и, прежде чем он это понял, они были уже далеко. Когда он осознал своё положение, он был в глубоком ущелье в самом сердце гор. По каменистому дну струилась небольшая речка, и хотя сейчас был полдень, её не касался ни один луч солнца. Всё вокруг было диким и величественным, но тени приносили прохладу, и ручей приятно журчал по каменистому руслу. До его ушей донёсся тихий, мягкий звук, как будто порыв ветра влетал в лабиринт листьев и цветов. Он последовал дальше, и звук всё нарастал, становясь более мелодичным и плавным, пока охотник не понял, что где-то ревёт вода. Ущелье уходило всё глубже и глубже, и дно ручья было усеяно валунами. Артур Джонс остановился и растерянно огляделся, ощущая, как великолепное произведение всемогущего рождает в его сердце возвышенные, поэтические чувства. Он стоял в самом сердце горы, и, казалось, что по какой-то неведомой причине она дышит и дрожит под его ногами. Над головой виднелись горные кручи и груды валунов. Толстые деревья зацепились корнями за скалы и раскачивали ветвями, похожими на разорванные знамёна, колыхающиеся в воздухе. Вверху изгибалась полоса голубого неба, и это было так прекрасно. Оно сияло над лишённым солнца ущельем нежно, как обещание любви. Ещё один шаг, и Джонс увидел водопад. Он был величественный и прекрасный… о, воистину прекрасный. Он клубился и пенился, как хлопья снега, сыплющиеся из тучи, разбивался в брызги на скальных уступах, преграждающих ему движение, затем летел во второе пенное скопление, вниз, вниз, как поток текущего света, в тёмные глубины ущелья. Солнечный свет играл над головой — в листве и на вершине пропасти, откуда водопад делал свой первый прыжок. Когда охотник успокоился, он заметил, как перемешаны в этой сцене величественное и прекрасное. Горные кручи были неровные и хмурые, но на них росли изящные полевые цветы и мягкий, густой мох. Казалось, будто брызги при падении разбиваются об эти нежные цветы, так обильно они усеяли скалы. Сердце охотника переполнилось от наслаждения, когда он упивался невероятной красотой этой сцены. Он поставил ружьё на валун и сел, не отрывая глаз от водопада. Когда он смотрел на водопад, ему казалось, что кручи движутся вверх — вверх, к самому небу. Он размышлял над странной оптической иллюзией, которая с тех пор поставила в тупик немало людей, когда до его уха донеслось резкое щёлканье ружейного замка. Он вскочил на ноги. Пуля просвистела мимо его головы, отрезав тёмные локоны у висков. Когда прошло чувство головокружения, он увидел, что на выступе скалы у подножия водопада затаился полуголый дикарь. Брызги падали на его бронзовые плечи и приклад мушкета, который он поднял, чтобы разрядить второй ствол. Джонс с быстротой мысли схватил свой мушкет и выстрелил. Дикарь издал свирепый предсмертный вопль и, как раненое животное, головой вперёд прыгнул с уступа. Дрожавший от волнения и всё же не потерявший твёрдости и храбрости, охотник перезарядил ружьё и приготовился продать свою жизнь как можно дороже, поскольку считал, что ущелье полно затаившихся дикарей, которые ринутся на него, как стая волков. Но всё было тихо. Когда он понял, что он один, к нему пришло ужасное осознание того, что он пролил кровь. Его колени дрожали, его щёки горели. Побуждаемый порывом свирепого возбуждения, он приблизился к убитому дикарю. Тот лежал ничком, совершенно мёртвый; Джонс вытащил нож, схватил длинные чёрные волосы и срезал их с черепа. С этим трофеем он побежал по ущелью. Казалось, его охватил бесстрашный дух безумия, поскольку он нёсся по кручам и нырнул в лес, очевидно не заботясь о том, куда направляется. Его бесцельный бег был остановлен звуком выстрела. Он прислушался и более спокойно пустился к вершине, на который теперь стоит «Маунтин Хаус». Здесь он увидел англичанина, а у его ног — тушу огромного медведя. Англичанин смотрел на великолепную местность, которая на сотни саженей распростёрлась перед ним, как карта. Его лицо пылало, а со лба стекал пот. Рядом стоял Данфорт, тоже отмеченный следами недавней схватки.