Маленький тюремный роман - [13]

А.В.Д. чуть было не вскрикнул из-за боли в губах, невольно растянувшихся в улыбке — так его рассмешило косноязычие казенной речи, по-щенячьи злобно таскающей за хвост суровый, однако по-отцовски терпеливо настроенный Язык.

Первые показания действительно «запевшего» гражданина Доброво, сделанные так быстро, словно он стремился резко оторваться от собственной совести, постоянно его преследовавшей, были коротки, полны артистично разыгранного брезгливого к себе презрения и, естественно, ненависти к своему вынужденному предательству. — Ну что ж, раз так, то начнем… я имел потайную комнатушку, Уланский переулок, дом 4, квартира 2, ключ от нее изъят вместе со всей связкой… не забудьте, мне нужен укол, снимающий дрожь в руке… да, да, это он, тот самый ключ, именно он… первый этаж, я входил прямо с улицы… пользовался только кухонной плитой и туалетом, ни с кем из соседей не был знаком — всего лишь «добрый день», «добрый вечер», «с праздничком вас, с седьмым ноября».

Вдруг он неожиданно взорвался, дотянулся до стола и ударил по нему обеими кулаками, потом бешено — по методу Станиславского — выкрикнул своему палачу:

— Ключевые, подчеркиваю — клю-че-вы-е! — показания получите только после звонка тестя и нескольких последних слов непременного прощания с Екатериной Васильевной и Верочкой, а собака должна залаять, я услышу и пойму… да, да, только тогда — ни в коем разе не раньше — зарубите себе это на лбу, гражданин с будущими звездочками комиссара любого ранга… извините за вспышку… мне необходима папироса и стакан какой-нибудь воды ну а ваши все вонючие вопросы мне как говорится до балды — есть такая белогвардейская отчаянная песенка.

— Пейте, курите, наебаловка не в интересах органов, имею в виду обман, но в результате не выкаблучивайтесь вроде залетной целки, попавшей, понимаете, в приличное отечество… вот, блядь, оговорился, а говорил о обществе… это нервы, нервы, нервы!.. или же, пусть меня расстреляют, я так на вас осерчаю, что возьму и расскажу, как незабываемо поимел прямо на царском троне бывшую фрейлину в самом что ни на есть Зимнем — ух, это была не бабчик, а однозначный рябчик, он же ананас… но таковое легендарное событие почему-то бесследно исчезло в «Истории ВКП(б)»… хер с ним — в материалах всех человекодел много чего исчезает полезного и положительного для царей и народа, который якобы творец этой вашей истории… мне, прямо говоря, насрать на любой научный факт, раз главное сделано, а такие, как вы, мешают одолеть препоны, являясь диверсантами и шпионами в пролетарской науке.

А.В.Д. успокоился, давая понять, что все осознал, а ранее психанул, не выдержав мучений, и, как видите, полностью сломался.

Глотнув водицы и с жадностью затянувшись дымком, он незаметно расслабился; однако, не забывал о великом Станиславском, неслыханно — во всемирном масштабе — усовершенствовавшем систему профессионального лицедейства; расслабившись, он старался не выходить из образа человека, сломленного собственной слабостью, несчастьем близких, судьбой, трижды прОклятой властью и абсурдностью уродливых времен.

На самом-то деле он лишний раз утвердился в желании непременно вырвать из лап живодеров жизнь и свободу жены, дочери и любимой собаки; тем более, игровая тактика поведения в омерзенных этих стенах заранее была им обдумана, много чего было учтено — вплоть до вроде бы ничтожных мелочей, всегда готовых стать козырями, вплоть до пешек, рвущихся в ферзи.

6

Комнатушка, адрес которой, после якобы мучительной внутренней борьбы, пришлось выдать, принадлежала Игорьку, близкому А.В.Д. другу детства, способнейшему физику, посланному Академией наук — понятное дело с ведома всевидящих глаз и всеслышащих ушей — на учебу в Англию; там Игорек твердо решил остаться, ибо, несмотря на блистательное начало карьеры и различные привилегии, сыт был кормушкой по горло, ибо жил, работая в зловонной, как бы то ни было, атмосфере показушного энтузиазма и неслыханного, не поддающегося осмыслению оболванивания миллионов людей; наверху решили, что ему необходимо поучиться-поработать в лаборатории всемирно известного гения, поставляя органам необходимую стране информацию о устройстве тайных внутренних структур микромира; он сделал вид, что нисколько не обрадован, а, совсем наоборот, огорчен временной разлукой с «оплотом светоча коммунинзма»; умело скрыл полную готовность подохнуть на свободе, — чем продолжать жить в стране, заключенной в горячие объятия дорогого отца, друга чекистов и учителя нового советского человека.

Ту комнатушку, каким-то чудом имевшую выход прямо в Уланский, А.В.Д. заблаговременно и как следует декорировал под явку, где хранились различные «секретные» документы, «ошеломительно современные» данные экспериментальных исследований и прочие «улики»; там тайком от всех, главное от жены и дочери, дожидаясь как лучших, так и худших времен, не стесняясь громких заголовков, он целый год писал свои научные статьи, к примеру, «Клонирование индивида — залог его практического бессмертия», «О некоторых прикладных возможностях генной инженерии»; начисто отлученный от лабораторных исследований и технологических новинок, не забывал и о важном теоретическом труде «Проблемы расшифровки молекулярной структуры ДНК как носителя генетической информации»; но его арест «как видного спеца по вражеской антинауке, прикинувшегося рядовым ботаником», судя по выступлениям на собрании НИИ разных сволочей, был неизбежен; короче, пришел момент, к которому А.В.Д. долго готовился; он вовремя позвонил Игорьку по международному из телефонного центра на бывшей Тверской; поздравил с наступающим Первым Мая, выдал благопристойный анекдот про шалавого мужа и коварную супругу; старому другу стало ясно, что он может начинать «бракоразводный процесс с самой демократической в мире страной из-за полного несходства характеров»; без всяких слов до друзей дошли прощальные смыслы шутливого, возможно, последнего в их жизни разговора; жена и дочь действительно ничего не знали; лицедействовать, как это вынуждены делать любители пошляться, А.В.Д. было нелегко и поистине трагично; он был верным мужем, хорошим отцом, а жена и дочь явно думали о нем черт знает что; это сообщало уму и душе тягостное чувство невыносимой вины, мешавшее жизни и работе; но поддерживал, во-первых, безотлагательный долг обезопасить ближних, во-вторых, попытка спасти их ценою собственной жизни; в-третьих, он все-таки имелся — всего один шанс на удачу, другого, увы, не существовало, а предавание всякого рода иллюзиям он с некоторых пор презирал и ненавидел; все детали смертельно опасной мистификации были вовремя обдуманы и подготовлены т к «взрыву», а копии всех работ отлично — возможно на долгие годы — припрятаны; главное, Игорек, его друг, сумел переслать через какого-то из здешних посольских чинов письмо с чистым бланком одного из английских научных журналов; он быстро состряпал на институтской машинке, имевшей латинский шрифт, официальное приглашение выступить в авторитетном журнале с очень важной для современной науки статьей о перспективных, возможно революционных, исследованиях в генетике; разумеется, написал перед самым арестом черновой ответ, в котором поблагодарил за приглашение и ясно, но дипломатично, дал понять, что, к большому своему сожалению, считает преждевременной публикацию за рубежом недостаточно, на его взгляд, убедительной статьи о своих теоретических возрениях, а также о методике соответствующих лабораторных исследований; через несколько дней энкэвэдэшники взяли его на домашней квартире, устроили долгий обыск, даже сорвали обои, перепотрошили все, что можно было перетормошить, и вспороли собачий матрац, но не нашли ничего уличающего — ни оружия, ни писем, ни книг, ни рукописей; слава Богу, все его близкие были в деревне.