Маленький оборвыш - [28]

«Зз!..» – закрылся последний ставень. Исчез и свет, и прекрасный хлеб. Булочная сделалась таким же темным пятном, как и все остальные лавки. С утра я не чувствовал голода, я даже не думал об еде, но теперь желудок мой как будто проснулся и стал требовать пищи. Мучительный голод как-то оживил меня, я вдруг почувствовал себя необыкновенно бодрым. Во что бы то ни стало необходимо добыть себе еду. Но каким образом? Просить милостыню? У кого? Улицы, по которым я шел, редко посещались богатыми людьми, и теперь там не видно было ни одного человека.

Да и как мне просить милостыню в платье из работного дома?

Кто даст мне пенни и не станет расспрашивать меня, зачем я ночью шляюсь по улицам и не иду домой? Кроме того, просить милостыню поздно. Пока я выпрошу пенни, все лавки уже закроют. Украсть разве что-нибудь? Но где? На всей улице открыта одна только пивная, а из пешеходов виден один полицейский.

Впрочем, я не мог разглядеть ничего вдали, так как снег валил густыми хлопьями. Вдруг я услышал шаги и.веселый смех, а через минуту увидел двух молодых джентльменов с сигарами и тростями в руках. Украсть у них что-нибудь мне и в голову не приходило, но я надеялся, что они сжалятся надо мной и дадут мне какую-нибудь монетку. Они были очень веселы и, должно быть, очень богаты – у каждого на пальце был перстень с большим блестящим камнем.

На мое счастье, один из них остановился закурить сигару совсем недалеко от меня.

– Будьте так добры, – сказал я, – подайте мне что-нибудь.

– А вот попроси у моего приятеля, – отозвался он. – Берни, дайте шиллинг бедному мальчику.

Сердце у меня забилось от радости. Я обратился к приятелю джентльмена.

– Протяни руку, – сказал он.

Я протянул, а он плюнул мне на руку, говоря:

– Вот какие шиллинги я даю попрошайкам.

– Ха, ха, ха! – засмеялся другой джентльмен.

На минуту я почувствовал такой припадок бешенства, что готов был вцепиться в нос мистеру Берни, но голод заглушил мою ярость. Я обтер руку о стену и снова протянул ее веселым господам.

– Теперь, надеюсь, вы дадите мне хоть пенни, хоть полпенни, – вежливо проговорил я. – Я умираю от голода.

– Что ты лжешь, негодяй! – закричал мистер Берни. – Толкует о голоде, а одет отлично! Разве в таких башмаках просят милостыню? Надобно просто свести его к полицейскому, Джоне!

Эти слова навели меня на новый ряд мыслей. Действительно, башмаки у меня были крепкие, хорошие, слишком хорошие для нищего.

Я могу продать их.

Лучше ходить босиком, чем терпеть такой страшный голод.

Мальчики, ночевавшие под Арками, часто рассказывали, что в Филд-Лейне есть много лавок, где торгуют до поздней ночи и покупают все что угодно, без разбора, не расспрашивая, откуда взят товар.

До Филд-Лейна было недалеко. Я нагнулся и начал развязывать башмаки.

– Ты что это делаешь? – спросил мистер Берни.

– Да вот, спасибо, вы мне напомнили, какие на мне башмаки; теперь уж я не стану просить у вас денег. Держите при себе и свои пенни и свои плевки, не то вам может достаться кирпичом по голове.

– Пойдем, Джонс, – сказал Берни. – Если он осмелится тронуть нас, мы позовем полицейского.

– Нет, постой, – остановил Джонс. – Ты что же это хочешь делать со своими башмаками, мальчик?

– Продать их.

– Куда же ты понесешь их ночью? Хочешь продавать, так покажи их сюда! Пойдем к фонарю.

Я снял чулки и засунул их в башмаки, а башмаки связал шнурками и перекинул через плечо.

Мистер Джонс подвел меня к фонарю, взял в руки один башмак и принялся разглядывать и ощупывато его с самым деловым видом.

– Сколько ты за них хочешь? – спросил он.

– Полно вам шутить надо мной! – вскричал я. – Зачем вам знать, сколько я за них хочу?

– Да разве я шучу, мальчик? – с серьезным видом сказал мистер Джонс. – Я хочу сделать дело. Назначай цену, я куплю башмаки.

Какую назначить цену, – я решительно не знал.

Тут я вспомнил, что однажды мать дала два шиллинга девять пенсов за пару башмаков гораздо хуже этих.

Эти башмаки были такие теплые, удобные! Стоя на холодном снегу босыми ногами, я вполне оценил их.

– Я хочу за них восемнадцать пенсов, – сказал я.

Мистер Джонс посмотрел на мистера Берни, и затем оба молодых человека принялись хохотать, точно я сказал им какую-то необыкновенно забавную шутку.

– Ну, хорошо, хорошо! – заговорил мистер Джонс. – Шутка шуткой, а только мы никогда не сделаем дела, если ты не станешь говорить серьезно. Сколько дать тебе за них?

– Восемнадцать пенсов, не меньше, я знаю им цену.

– А хочешь шесть?

– Нет, восемнадцать, не то давайте их назад, давайте, я не хочу продавать вам!

– Ну, нечего с тобой делать! – со вздохом произнес мистер Джонс. – На тебе деньги, и убирайся скорей, чтобы я не раздумал!

Он положил мне в руку семь пенсов, взял под руку мистера Берни и пошел прочь.

Я ухватился за его пальто.

– Мне надо еще одиннадцать пенсов! – кричал я. – Не то отдайте мне мои чулки и башмаки!

– Да ты с ума сошел! – вскричал мистер Берни. – Мы можем купить новые сапоги гораздо дешевле!

– Да тут еще чулки.

– А! Чулок я и не заметил. Посмотрим, какие такие чулки.

Мистер Берни вытащил чулки из башмаков, внимательно осмотрел их и затем сказал:

– Ну, нечего делать, ты, кажется, мальчик хороший, мы тебе прибавим цену, дадим шиллинг за все.