Маленький лорд Фаунтлерой - [4]

Вспомним хотя бы сцену, когда Седрик, впервые проснувшись в спальне замка, знакомится со своей няней. Он не знает, что в старых домах английской аристократии прислугу принято звать по фамилии, и вежливо осведомляется: «Мисс Доусон или миссис Доусон?», чем вызывает улыбку не только своей нянюшки, но и читателей. Но это не насмешливая улыбка: маленький демократ пробуждает лучшие чувства в сердцах своих читателей. Не случайно слуги, — эти самые суровые и нелицеприятные судьи своих господ! — не колеблясь, объявляют Седрика настоящим джентльменом.

Здесь не место рассматривать эволюцию этого понятия, столь важного для понимания психологии англичан. Заметим только, что к концу XIX века произошел решительный сдвиг его в сторону сугубо нравственных, моральных оценок. Позиция Бернетт перекликается с позицией таких весьма различных писателей, как Дж.-Б. Шоу, Дж.-М. Барри, Ф.-М. Форд, позже У.-С. Моэм…

«Основной секрет не в том, — писал Дж.-Б. Шоу, — плохие у тебя манеры или хорошие и есть ли они у тебя вообще, а в том, чтобы иметь одну и ту же манеру по отношению к любой человеческой душе».

И Седрик, с одинаковой гордостью представляющий гостям своего деда, графа Доринкорта, и своего друга, бакалейщика мистера Хоббса, Седрик, пекущийся о бедняках, Седрик, который, теряя титул и наследство, думает лишь о том, будет ли дед по-прежнему любить его, безусловно выступает в книге Бернетт как идеал нравственного поведения, как настоящий джентльмен в этом новом, изменившемся смысле слова.

Конечно, как проницательно заметил один критик, Бернетт удалось совместить в своей повести несовместимое: ее герой — юный республиканец и в то же время несомненный аристократ, наследник титула и поместья. В результате ее американские читатели получили возможность и насладиться жизнью в старинном английском имении, ничуть не поступаясь своими принципами, и сохранить чувство превосходства, присущее сторонникам демократического правления. В этом критик видит еще одну причину популярности книги Бернетт, с чем, пожалуй, спорить трудно.

Фрэнсис Ходгсон Бернетт, как мы уже видели, нередко сравнивают с Диккенсом. При всем несходстве масштабов и характеров их дарований это не лишено известных оснований. Симпатии к бедным и сирым, доброта, юмор — эти черты несомненно сближают двух писателей.

Упомянем еще одно свойство, которое было присуще раннему Диккенсу и в высшей степени свойственно Бернетт. Это та неукоснительная, святая вера в конечную победу добра, которую порой называют сказочностью. «Ее произведения читаются с таким увлечением, что от них трудно оторваться, — пишет в приведенной выше статье В. Абрамова. — Читая, видишь недостатки автора, чувствуешь, что три четверти того, что она выдает за правду, есть вымысел, а все-таки читаешь с удовольствием и кончаешь книгу с мыслью: все это сказка, несмотря на строго реальную форму, но сказка увлекательная и художественная». И несколько ниже прибавляет: «Бернетт хочет сделать из жизни красивую сказку. И делает это с таким увлечением, что увлекает и читателя».

Все это верно. На некоторые несообразности сюжета повести о маленьком лорде указывают и другие критики. Биограф Бернетт Энн Твейт, например, отмечала неправдоподобие того случая, который помогает Дику, чистильщику сапог в Америке, разоблачить претендента на титул Фаунтлероя. По мнению Твейт, только необычайный дар рассказчика позволил Бернетт преодолеть эти и подобные трудности.

Вместе с тем хотелось бы обратить внимание читателей и на другое возможное объяснение. Необычайный успех книги Бернетт вызван, как нам кажется, и тем, что она, возможно, сама того не сознавая, апеллирует к древнейшим архетипам, заложенным еще на мифологическом уровне сознания. Как показывают новейшие изыскания, именно эти, мифологические структуры, проникшие позже в несколько измененном виде и в сказки, служат мощным рычагом воздействия на читателей.

«Сказочность» повести Бернетт приобретает в этом смысле иное объяснение. «Синдром Золушки» получает здесь своеобразное, но вполне узнаваемое многочисленными читателями развитие. Седрик — сын третьего, младшего сына, два старших брата которого явные «неудачники» (воспользуемся здесь терминологией В. Я. Проппа, классический труд которого «Морфология сказки» (1928) позволит нам прояснить структуру «Фаунтлероя» и некоторые «функции» его действующих лиц). «Удача» отца Седрика, младшего сына графа Доринкорта, заключается, как и положено в сказке, лишь в его красоте, добром и честном нраве. Эта «удача» после его смерти передается его единственному сыну. На протяжении всей книги происходит своеобразное «испытание» силы, ловкости, мужества, терпения, из которого Седрик выходит с честью. Сказочное «вредительство» и «похищение добычи» также получают с появлением претендента и его матери некое преломление в книге, но, пожалуй, наиболее впечатляющим эпизодом является сцена, связанная со сказочным же «узнаванием» по «метке» (шрам на подбородке), и последующее изобличение «ложного героя», или «вредителя», в роли которых выступают сын Бена и его мать. Все это вместе с «синдромом Золушки», в полном соответствии с которым герой из бедности и приниженного положения попадает (в традиционной сказке) в королевский дворец, ясно прочитывается в книге, апеллируя к глубинным пластам сознания ее читателей и обеспечивая ей успех.