Маленький человек из Опера де Пари - [11]

Белка проскакала вниз по стволу вяза, порскнула в густую траву рыже-алой молнией. Мельхиор вздрогнул и встряхнулся, пытаясь преодолеть слабость, парализовавшую члены и разум. Нужно было во что бы то ни стало совладать с темной стороной своего существа, подавить агрессию, рвущуюся наружу.

Он подошел к ресторану и заглянул внутрь, сплющив нос о стекло витрины. Рассматривая балерин и костюмерш, человечек тщился вспомнить их прежних, тех молоденьких учениц балетной школы, дразнивших его чувства. Он окинул взглядом Ольгу Вологду и постарался представить, какой она была двадцать лет назад — девочка в вызывающем русском наряде, в расшитой узорами блузке, туго охватившей едва наметившуюся грудь, в розовом трико, облегающем стройные ножки… И пожал плечами, не в силах разглядеть в величественном силуэте того подростка, которым она могла быть. Как жаль, что, взрослея, восхитительные создания превращаются в великанш с непривлекательными округлостями!

Мельхиор со вздохом переключил внимание на мужскую половину сборища и приметил двух завсегдатаев оперного закулисья. Сидя по правую руку от Ольги Вологды, обгладывал куриное крылышко Ламбер Паже. Этот человек играл на бирже, страстно увлекался балетом и бельканто и не пропускал ни одной генеральной репетиции в Опера. Во внешности его было что-то британское — блекло-голубые глаза, аристократическая худоба, рыжие волнистые волосы. Его собрат по увлечению, владелец скобяной лавки Анисэ Бруссар, шумный красномордый волокита, атаковал под столом мыском штиблеты оборки на подоле своей соседки, распутной костюмерши. «Разожрался, толстяк, руки вон уже не опускаются, как будто подмышками по арбузу, а всё туда же», — прокомментировал про себя Мельхиор.

Среди приглашенных оказался и кларнетист Тони Аркуэ — длинноволосый щеголь, единственный из музыкантов оркестра Опера, кого маленький человек старательно избегал, — а также скрипач Жоашен Бланден, бонвиван и пьяница. Бланден нравился женщинам — их прельщали атлетическая фигура и обрамленный короткой бородкой ангельский лик, трогательная детская припухлость которого грозила с годами обернуться одутловатостью.

Новобрачный Аженор Фералес — его выпуклые глаза казались огромными за толстыми стеклами очков в черепаховой оправе, отчего он походил на филина, — пригласил на торжество, помимо перечисленных господ, еще отставного пожарного, служившего когда-то в Опера, старшину рабочих сцены и подмастерье из костюмерного цеха. Все трое были ничем не примечательны и как один таращились разинув рот на соблазнительную Марию. «Берегись, Аженор, скоро твоя благоверная скушает с потрохами этого молокососа, которому она преподает портняжное ремесло. Опозорит тебя, уж можешь не сомневаться! Пусть я ошибка природы, но ума у меня поболее будет, чем у иных прочих».

— Дамы и господа, нас ждет десерт под открытым небом! Все на лужайку! Идемте же, глядите, как распогодилось!

Человечек, услышав призыв Аженора, проворно шмыгнул в заросли бересклета.

Официанты вынесли из ресторана стол, и двое поварят водрузили на него произведение кондитерского искусства: большой торт в форме дворца Гарнье. Гости между тем, стоя возле стульев, уже притопывали от нетерпения и, когда все было готово, набросились на лакомство.

Мельхиор из своего укрытия мрачно наблюдал за кулинарным абордажем: «Ну обжоры! Чтоб у них заворот кишок приключился!»

Тони Аркуэ поднял бокал:

— За здоровье новобрачных! И за ваше, Ламбер! Не вас ли, часом, я имел удовольствие видеть в прошлое воскресенье на ипподроме Лоншан? Вас, могу поклясться! Оно и неудивительно — где биржа, там и скачки. Игроки рознятся лишь толщиной мошны, потому одним — горы золота, другим — кучи лошадиного навоза.

Ламбер Паже выслушал его в оскорбленном молчании, открыл было рот, чтобы ответить наглецу, но, заметив, что Аженор Фералес делает ему знаки отойти в сторонку, все так же молча последовал за новобрачным.

При виде двоих мужчин, приближающихся к кустам бересклета, Мельхиор залег на землю, и правильно сделал — Фералес и Паже остановились как раз напротив, так что их ботинки оказались у него перед носом.

— Полно вам, старина Ламбер, не обращайте внимания на всякий вздор в такой прекрасный день — у меня же свадьба! А этот беспардонный Аркуэ просто рисуется перед дамами, ему все равно кого подначивать — лишь бы вывести из себя. Могу я предложить вам сигару?

Маленький человек, затаив дыхание в страхе быть обнаруженным, не упускал ни слова из разговора.

— Признаться, я вынужден был его пригласить, — продолжал Аженор Фералес, — хотя глаза б мои этого хама не видели. Увы, приходится принимать в расчет дипломатические соображения: пока он пользуется благосклонностью прима-балерины, я буду с ним предельно вежлив. Несмотря на то что на прошлой неделе он меня публично унизил.

— Неужели?

— Да-да, устроил мне выволочку перед персоналом. Он, видите ли, по окончании репетиции хватился какой-то бесценной рукописи и прилюдно обвинил меня в краже, мерзавец этакий! А вечером я, как всегда, обходил сцену и зрительный зал и нашел пропажу. — Аженор сердито пыхнул сигарой. — Представьте себе, рукопись завалилась между пюпитром и перегородкой оркестровой ямы! Я отправил Шалюмо к Аркуэ вернуть потерю — и что вы думаете, музыкантишка меня поблагодарил? Не тут-то было!