Маленькие рыцари большой литературы [заметки]
1
Интересно, что первая сцена романа «Огнём и мечом» была навеяна писателю картиной Юзефа Брандта «Захват на аркан»: о творчестве этого художника Сенкевич писал, будучи совсем молодым, начинающим журналистом.
2
И действительно, в 1601 г. две тысячи запорожцев сражались на стороне Польши против ливонских рыцарей, в 1605 и 1609 гг. запорожцы были участниками польской интервенции России, а при гетмане П. Сагайдачном поддерживали поляков в войнах с Оттоманской империей и Москвой!
3
И всё это подтверждает в своём материале о Вишневецком польский историк Т. Василевский (Газета «Kultura», 1 czerwca 1980).
4
Киев, 1971.
5
Киев, 1993.
6
Было, например, множество случаев, когда польские борцы Сопротивления скрывались под псевдонимами Володыёвского, Скшетуского и пр. Известны и курьёзы: уже в 1887 г. появился первый душевнобольной, бред которого состоял в том, что он — Кмициц.
7
Думается, на том же настаивает автор и акцентируя тот факт, что возлюбленная Скшетуского Гелена Курцевич — украинка.
8
Советское литературоведение оценивало это свойство романа как «преодоление» Сенкевичем своей «шляхетско-сословной ограниченнности» (О. Михайлов). Что поделать, такова была советская эпоха: классовое чувство рабочего и крестьянина почиталось исторически объективным, а то же классовое чувство дворян (не говоря уже об интеллигенции, которую и вовсе определяли как некую прослойку в обществе!) — признаком ограниченности, которую следовало преодолевать, а лучше — искоренять...
9
Кстати, в следующей книге Трилогии мы узнаём, что отъявленный негодяй Богуслав Радзивилл преспокойно выступает кандидатом на выборах короля.
10
Здесь уместно упомянуть, что советские литературоведы и историки в своих комментариях к роману категорически отрицали значение неудачи шведов при осаде ясногорской обители, утверждая, что версия о важности этого их поражения была создана настоятелем монастыря Кордецким уже после окончания войны. Впрочем, ещё более решительно доказывали они незначительность победы поляков над войсками Хмельницкого при обороне Збаража...
11
Об этом сражении автор романа поведал в ярком эпилоге.
12
Пятый муж её с помпой похоронил и потом разными ухищрениями добился получения наследства.
13
Между прочим, о связи Трилогии с Америкой. Профессор Ягеллонского университета, один из основателей Института литературных исследований Казимеж Выка (1910—1975) считал, что «героическая мифология, которая со временем вошла в ковбойские фильмы, рождалась в тот период, когда и Сенкевич пребывал в Америке и когда формировалась его собственная мифология. Таким образом, существует родство Трилогии с вестерном, родство антропологическое». С ним соглашался и А. Яцкевич (1915—1988): «Опыт, привезённый с американского Запада, помог автору „Огнём и мечом“ в воссоздании атмосферы Диких Полей семнадцатого века».
14
Конец столетия (фр.).
15
Известно, что Сенкевич был знатоком и любителем живописи. Описание сцены самоубийства Зигфрида М. Конопницкая справедливо сравнивала с картиной А. Дюрера «Рыцарь и смерть». Ю. Кшижановский сравнивает эту сцену также с живописью А. Бёклина.
16
Загадочность внезапного бегства Виктора разъясняют воспоминания свидетелей встреч в Швейцарии Жеромского и некоего рабочего-социалиста, который рассказал писателю, как его избили в варшавской охранке, а потом предложили служить осведомителем. Он согласился и после получения первого «гонорара» сбежал за границу.
17
Интересно, что образ этот привнесён в роман случайно: издатель требовал от автора расширения второго тома, и тогда Жеромский ввёл в последние главы Кожецкого, наделив его чертами и идеями польского философа и социолога Эдварда Абрамовского (1868—1918), которого иногда называют предтечей анархизма. К счастью, эта случайность обогатила роман сильным трагическим образом.
18
Не следует забывать, что историк Польши Тадеуш Кожон (1839—1918), под началом которого Жеромский работал в библиотеке Замойских в Варшаве, открыто называл легионеров «маньяками» и «наёмниками».
19
Роланд — полулегендарный рыцарь, племянник Карла Великого, герой французского героического эпоса XI в. Сид, он же Руи Диас-Вивар (1050—1099) — испанский рыцарь, герой войны с арабскими завоевателями. Писарро Ф. (1470—1541) — испанский авантюрист, завоеватель Перу.
20
«Да здравствует Польша!» — «Да будет так». (фр.).
21
Позволим себе, однако, напомнить читателю одну, быть может, малоизвестную деталь истории польских легионов Бонапарта. Их создатель Ян Домбровский (1755—1818), участник похода князя Понятовского против России в 1794 г., произведённый в генералы Костюшкой, после краха Наполеона получил от императора Александра I чин генерала от кавалерии и звание сенатора.
22
Между прочим, Гинтулт — масон, ратующий за следование концепциям манихейства, в своём отрицательном отношении к революции, сражаясь за которую пострадал Пётр Ольбромский, произносит речи о революции моральной, самовоспитании личности — совсем в духе того же Эдварда Абрамовского, идеи которого излагал в «Бездомных» Корецкий...
23
Т.2, М., 1969.
24
В. Хорев. Польская литература в конце XIX — начале XX в. М., 2009.
25
Отец Ярослава был участником январского восстания 1863 г.
26
Списки лиц немецкого происхождения, составлявшиеся оккупантами.
27
Позволим себе, однако, отметить, что, видимо, стремясь продемонстрировать свою эрудицию, автор наводнил страницы романа пространнейшими перечислениями многочисленных, не всегда главных, персонажей и их родословных, как и подробнейшей топографией различных географических мест. Это, как нам кажется, значительно утяжелило повествование и, как следствие, затрудняет восприятие произведения.
28
Переговорам с Барбароссой предшествуют опасения Генрыка, что с Фридрихом «снюхаются русины». Удивительный факт исторического предвидения писателя: ведь через те же пять лет после выхода романа в Пинске и Брест-Литовске уже проходили совместные парады советских и немецких войск!
29
Тем досаднее серьёзная неточность, допущенная Ивашкевичем в описании топографии города: он постоянно упоминает о расположенной на Среднем Фонтане даче на самом берегу моря, тогда как местность, называемая Средним Фонтаном, выхода к морю не имеет.
30
Как свидетельствует В. Хорев, «советская критика 40-50-х гг. обвиняла автора романа в том, что он не показал истоков реакционного подполья и окружил романтическим ореолом врагов народа».
В то же время для значительной части советских читателей романа, а затем — зрителей фильма произведение стало, как теперь принято выражаться, культовым. Автору этих строк известны даже случаи, когда его сокурсники по alma mater, один из которых — сейчас известный бард, ввязывались в драку с людьми, неодобрительно отзывавшимися об этом произведении.
С другой стороны, по словам В. Хорева, «Пепел и алмаз» выдержал множество изданий в Польше и «навяз в зубах» многим польским литераторам, а «в постсоциалистической Польше автора обвинили в компрометации антикоммунистического подполья и симпатии к коммунистам».
31
Перевод мой (С.Щ.).
32
Перевод мой (С.Щ.).
33
Третьего не дано (лат.)
34
По некоторым источникам, идею романа подсказал писателю Анджей Вайда, который через семь лет осуществил его экранизацию.
35
Автор работы «Секс в кино и литературе» Мих. Меерович обнаружил во взаимоотношениях персонажей даже садомазохизм. Нам приходится лишь поверить его авторитету, поскольку текст Анджеевского прямых указаний на это не содержит, а собственного опыта, как и соответствующего направления фантазии, видимо, нам не хватает.
36
М. Заборов. Крестоносцы на Востоке. М., 1980, с.263.
37
Перевод мой — С.Щ.
38
Напоминание (букв.: «Помни» — лат.)
39
«Свобода и независимость» (польск.).
40
О перипетиях этого строительства рассказал Анджей Вайда в фильме «Человек из мрамора».
41
Интересно, что проиллюстрировала книжку двенадцатилетняя в то время дочь Т. Конвицкого Данута.
42
Пожалуй, сцены, связанные с киносъёмками, стоят в книжке особняком. Они содержат такие точные портреты кинематографистов, такие характерные для кинопроизводства зарисовки, что за этими страницами явно стоит не маленький герой-рассказчик, а сам Конвицкий, прекрасно знакомый с буднями и обитателями киномира.
43
«Ekran», 12.XI.1978.
Книга петербуржского литературоведа С. Щепотьева «Диккенс и Теккерей» представляет собой очерк жизни и творчества двух ключевых фигур английского реализма XIX в. Автор рассматривает и непростые взаимоотношения этих писателей, а также некоторые вопросы русскоязычных переводов их произведений, убедительно доказывает насущность творчества английских классиков в наши дни.Для широкой читательской аудитории.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Перед вами не сборник отдельных статей, а целостный и увлекательный рассказ об английских и американских писателях и их книгах, восприятии их в разное время у себя на родине и у нас в стране, в частности — и о личном восприятии автора. Книга содержит материалы о писателях и произведениях, обычно не рассматривавшихся отечественными историками литературы или рассматривавшихся весьма бегло: таких, как Чарлз Рид с его романом «Монастырь и очаг» о жизни родителей Эразма Роттердамского; Джакетта Хоукс — автор романа «Царь двух стран» о фараоне Эхнатоне и его жене Нефертити, последний роман А.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.