Маленькие пташки - [25]

Тщательно, до мельчайших деталей отглаживая брюки, мой друг воображает, как он будет заниматься любовью с этой женщиной, — и это его возбуждает. Он знает, как именно ее схватит. Ему нравится приподнимать женщине ноги и запихивать в нее пенис сзади, а потом заставлять ее немного повернуться, чтобы она видела, как он проникает в нее и выходит обратно. Ему нравится, чтобы при этом женщина щекотала основание его пениса. Ее пальцы сжимают его крепче, чем она могла бы сделать это своим сексуальным ртом, и это тоже его возбуждает. И когда он движется, она при этом прикасается к его яйцам, а он трогает ее клитор, потому что в таком случае она испытывает удвоенное наслаждение. Она начинает задыхаться, дрожит с головы до ног и умоляет его продолжать.

После того как мой друг, полуголый, отглаживая свои брюки, представлял все это, член у него вставал. Это-то ему и было нужно. Он убирает брюки, утюг и гладильную доску, снова ложится в кровать, расслабляется и курит, продолжая представлять эту сцену во всех мельчайших подробностях, пока на головке его пениса, который он тем временем подергивает, продолжая курить и мечтать о других женщинах, не появляется капелька семени.

Я завидую ему, потому что он может получать такое сильное возбуждение от одних только мыслей. Он расспрашивает меня. Ему хочется знать, как устроены мои женщины, как они себя ведут…

Лена рассмеялась и сказала:

— Становится жарко. Я, пожалуй, сниму корсет. — Она удалилась в альков. Когда она вернулась, тело ее было томным и ничем не стесненным. Она присела, скрестив свои голые ноги, в полурасстегнутой блузке. Один из ее друзей сел так, чтобы получше ее видеть.

Другой же молодой человек, пока я позировала, стоял рядом и нашептывал мне комплименты.

— Я люблю тебя, — говорил он, — потому что ты напоминаешь мне о Европе, особенно о Париже. Не знаю, что такого есть в Париже, но там в воздухе висит чувственность. Ею заражаешься. Этот город необычайно человечный. Не знаю, потому ли это, что парочки там всегда целуются прямо на улицах, за столиками в кафе, в кинотеатрах, в парках. Они с такой непринужденностью обнимаются. Они останавливаются посреди тротуара, у входа в метро, чтобы поцеловаться взасос. Возможно, причина в этом или же в мягкости воздуха. Не знаю. В темноте у каждого подъезда можно увидеть почти слившихся воедино мужчину с женщиной. Проститутки не спускают с тебя глаз… прикасаются к тебе.

Однажды я стоял на автобусной остановке, рассеянно поглядывая на окрестные дома. Я увидел через открытое окно мужчину с женщиной в постели. Женщина сидела на мужчине верхом.

В пять вечера становится невыносимо. В воздухе ощущаются любовь и желание. Все выходят на улицы. Кафе переполнены. В кинотеатрах имеются маленькие кабины, совершенно темные и с занавесками, где вы можете заниматься любовью на полу, пока идет фильм, и никто вас не видит. Все так открыто, так легко. Моя подруга, которую назойливо преследовал мужчина, пожаловалась на это полицейскому. Тот рассмеялся и сказал: «Однажды вы будете скорбеть, что ни один мужчина к вам не пристает. В конечном счете вы должны испытывать благодарность, а не сердиться». И он ничем не стал ей помогать.

И после этого мой поклонник произнес шепотом:

— Не согласишься ли ты пойти со мной поужинать, а потом отправиться в театр?

Он и стал моим первым настоящим любовником. Я позабыла Рейнольдса и Стивена. Теперь они казались мне детьми.

КОРОЛЕВА

Художник сидел рядом с натурщицей, смешивал краски и рассказывал ей про шлюх, которые его особенно возбуждали. Рубашка у него была расстегнута, обнажая крепкую, гладкую шею и заросли черных волос на груди. Для большего удобства он расстегнул ремень брюк, причем одна пуговица у него на ширинке была оторвана, и закатал рукава рубашки.

— Мне больше всего нравятся проститутки, — сказал он, — потому что знаю, что они никогда не будут липнуть ко мне, никогда не станут меня опутывать. С ними я чувствую себя свободным. С ними вовсе не обязательно заниматься любовью. Единственной женщиной, которая доставляла мне именно такое удовольствие, была женщина, неспособная влюбиться, которая отдавалась как проститутка и при этом презирала мужчин, которым отдавалась. Эта женщина была проституткой и холодной, как статуя. Она пришлась художникам по нраву, и они использовали ее в качестве натурщицы. Она оказалась потрясающей натурщицей. Она была чистым воплощением сущности проститутки. Каким-то образом холодная утроба проститутки, постоянно оказывающаяся объектом желания, обладает необычайной притягательностью. Эротика выходит на поверхность. Женщина, у которой внутри постоянно находится пенис, странным образом преображается. Кажется, что вся ее утроба выставлена напоказ, присутствует в каждом ее жесте.

Каким-то образом даже волосы у проститутки оказываются пропитанными сексом. Волосы той женщины были… самыми чувственными волосами, какие мне только доводилось видеть. Должно быть, такие волосы были у Медузы Горгоны, благодаря чему она и соблазняла мужчин, подпадавших под обаяние ее чар. Они были насыщенными жизненной силой, тяжелыми и пахли так, словно их вымыли спермой. Мне всегда казалось, что она прежде обматывала ими пенис и вымачивала в мужском семени. Такие волосы мне и самому хотелось обернуть вокруг своего пениса. Они были теплыми, пахнущими мускусом, маслянистыми и прочными. Было достаточно провести по ним рукой, как у меня наступала эрекция. Просто касаться ее волос было для меня наслаждением.