Маленькие победы. Как ощущать счастье каждый день - [3]

) и «Балтимор Ориолс» (англ. Baltimore Orioles) – профессиональные бейсбольные клубы)». Сделать так, чтобы все это получилось – благодать, не сделать – благодать в квадрате. Это намного лучше, чем отстраненное мученичество, которое отвратительно.

Барбара и Сюзи на такое не подписывались, нет. Не обошлось без ошибок: они планировали проводить как можно больше времени в Йосемити, в театре, в Мендосино – и помогать женщинам с раком груди. Но были готовы переориентировать – и самих себя, и жизнь. Что совсем не просто: мы думаем, что куда-то прибыли, и это – верно. А потом происходит некий крах, и мы оказываемся в совершенно иной реальности – будто переоделись в вещи, которые жмут. Однако сущность осталась прежней – пластичной и текучей. Все, что мы теряем, – это всего лишь вещь, в которую не нужно вцепляться мертвой хваткой. Было – и сплыло. Мы можем ее оплакать, но не обязаны ложиться с ней в могилу.

Барбара указала на пичужку настолько крохотную, что мы с Сюзи ее поначалу не увидели в хворосте и палой листве. Она была здесь единственым движущимся существом кроме нас. Мы углядели это крохотное прыгающее существо, услышали тонюсенький звонкий писк – и присели в реверансе восторга.

Большая лавровая арка над землей была нашей последней остановкой в пути. Она формировала полный округлый пролет, выгибаясь дугой над тропой, тянулась к солнцу и касалась земли на другой стороне. Интересно, подумала я, она так и будет виться поверх лесной подстилки, неотвязно следуя за светом? На ней не было ни единого листочка, словно все жизненные силы были потрачены на выгибание. Барбара подкатила к ней, улыбнулась и изобразила рукой арку, словно приветствуя ее.

Спутники

Книга радушия

Непременно должна была существовать книга – где-то там, в куче засаленных рукописей, – которая каким-то образом выскользнула из окончательных гранок Библии. Глава, посвященная тому, как возродиться после критического сеанса в Эдеме и обрести ощущение, что мы по-прежнему желанны на этой планете. В Писании есть моменты, где Бог радуется людям, но такие пассажи – редкие пташки. Вероятно, трезвые головы рассудили, что изобильная доброжелательность превратила бы всех в маменькиных дочек – и предпочли ей повествования о массовых бойнях, изгнании и позоре.

А между тем книга радушия учила бы нас, что власть и статусность никого еще не спасли; что радушие – его предложение и принятие – и есть источник безопасности. Разные главы и стихи этой книги напоминали бы, что мы желанны, а время от времени даже приносим радость, несмотря на прискорбную истину о том, что мы – алчные самопотакатели, чрезмерно склонные к осуждению и нередко истеричные. Как бы то ни было, книга «пропала». Или в процессе размышления над каноническими списками из Иерусалима и Александрии редколлегия епископов своевольно отклонила ее. И теперь мы должны написать ее сами.

Книга радушия учила бы нас, что власть и статусность никого еще не спасли; что радушие – его предложение и принятие – и есть источник безопасности.

С чего бы начать – учитывая, что нас явно не ценят такими, какие мы есть: высокомерные замкнутые личности из дома собственного детства? Начну со своего первого воспоминания.

Мне три года, я в нашей семейной хижине в Болинасе, еще до того, как этот городок превратился в общину контркультурных художников. Бабушка и дедушка уплатили две тысячи долларов за деревенский дом с одной комнатой, откуда были видны океан, горизонт и риф под ним.

Мои бабушка и дедушка, которые колесили по миру, трудясь на ниве христианского миссионерства, привезли из своих странствий штук восемь мексиканских колдовских масок из дерева и развесили их по стене хижины. У каждой были дьявольские глаза, обведенные белой краской, которые светились в темноте. И клыки. Я уже тогда начала делать карьеру человека, страдающего пожизненной бессонницей; лежа без сна или просыпаясь, видела яростный блеск этих глаз и зубов – и ужас пробирал меня до печенок. Помню, когда родители ворчливо пытались успокоить меня среди ночи, я указывала на эти маски как на источник ужаса. Они говорили всякие утешительные слова типа «Ох, ради бога, Энни, это же всего лишь маски!» Но слова не помогали мне уснуть. Поэтому я переползала на ту сторону койки, где спал мой старший брат, и отключалась. Мое присутствие будило его. Он сталкивал меня обратно на мой край кровати – но я потихоньку перетекала обратно, точно зеленая слизь. Он отпихивал меня ногами. Я возвращалась. Тогда он принимался меня бить. Теперь-то я понимаю, что меня ударил бы любой.

Иногда я даже просыпалась с воплями от этих кошмаров в хижине – в силу чего становилась еще милее окружающим. Мне даже дома снились сны, в которых маски отыскивали меня – за десять городов от хижины; снился сон, в котором мать оборачивалась от плиты с лопаткой в руке, ее глаза санпаку блестели из-под маски бруха с пеньковыми волосами. Но маски оставались на стенах. Почему родители или бабка с дедом не заменили их чем-нибудь, что рождало бы во мне чувство безопасности, – скажем, вставленными в рамки картинами Одюбона? Я продолжала бояться их и в восемь, и в девять лет – и по-прежнему не могла спать. К тому времени у меня начались мигрени, я чувствовала себя сумасбродной и заброшенной.