Маленькая птичка - [30]

А заодно и поболтаю с Элизабет, подумала она. Босиком она прошла вдоль коридора. Дверь комнаты Элизабет была широко открыта, и Оливия услышала голоса. Не желая мешать разговору, она помедлила и повернулась, чтобы идти к себе. Однако Арчибальд и Элизабет говорили довольно громко, и поневоле приходилось слушать обрывки разговора: «…мастерская… потеряли двух лучших вышивальщиц… нужна новая… с ее-то опытом… Антония?.. разве она?..»

Они говорят обо мне, подумала она. Антония?

Вышивальщицы? Что тут происходит? Грудь ее словно стянуло железным обручем. Она на цыпочках вернулась в свою комнату и тяжело опустилась на кровать. Но вопросы продолжали роиться в голове, и некоторое время она просидела, нахмурив брови и понимая, что у нее нет времени, чтобы что-нибудь выяснить наверняка. Пора было готовиться к торжественной церемонии, и ее молчание и рассеянный вид удивляли молоденькую горничную, которая не могла понять, как можно не сиять от счастья при одной только мысли о том, что выходишь замуж за сэра Лоуренса.

Для Лоуренса формальная церемония значила гораздо больше, чем для Генриха. Он понимал, что пока обряд не будет совершен, остается возможность, что Оливия откажется. Конечно, если бы он не пожалел ее, он мог бы обручиться с ней известным безотказным способом еще тогда, в гостевом доме Кемберлендского аббатства. Но ведь всему есть предел! Вполне естественно, что она обижена на него из-за спешки, причины которой она не знает и которая кажется ей неуместной. У него нет времени для пышных приготовлений, и он не будет приглашать множество гостей — только членов семьи, чего вполне достаточно. Жалко только, что с ними не будет семьи Оливии. И вот еще, он запретит положенную церемонию публичной первой брачной ночи, при которой должны присутствовать свидетели. Уж без этого-то они с Оливией обойдутся. Теперь же, готовясь к предстоящему событию, он молился, чтобы его пылкая, порывистая леди не передумала.

Его молитвы были услышаны. Она прибыла в сопровождении сестры и зятя к порталу маленькой деревянной церкви святого Михаила, прятавшейся в тени большого собора, немедленно вслед за ним.

Сэр Лоуренс протянул Оливии руку, и она явственно увидела восхищение в его глазах. На самом деле у него дух захватило от ее красоты — ее распущенные медные волосы венчал простой венок из розовых роз, шелковая кремовая туника и жакет из розовой узорной парчи прекрасно оттеняли темно-розовое платье, которое она выбрала для этого дня. Она застенчиво улыбнулась ему, хотя опасения отчетливо читались на ее лице — ведь ей так и не удалось получить ответа ни на один важный вопрос. В ее голове, словно церковный колокол, звучали одни и те же слова: «слишком поздно, слишком поздно…»

Несмотря на то, что Оливия ощущала себя и окружающих, словно во сне, она не упустила ни одной мелочи из всего происходящего. Ее несколько умиротворил его мужественно-элегантный вид. Он был в торжественном наряде, со шпагой, висевшей на усыпанном драгоценными камнями ремне, обвивавшем узкие бедра, и в алом бархатном плаще, небрежно накинутом на одно плечо. Услышав восхищенный шепот окружающих, Оливия гордо улыбнулась и не могла не согласиться с ними, что Лоуренс действительно великолепен.

— Ты такая красивая, моя маленькая птичка, — шепнул он ей на ухо, сжав ее руку и почувствовав, как она дрожит, несмотря на тепло майского дня.

Хотя ей и было жаль, что здесь нет Кэтрин и Генриха, но было приятно присутствие Элизабет и Арчибальда. Они оба были так ласковы и внимательны к ней в это утро, чувствуя ее беспокойство.

Вскоре церемония окончилась, обеты были произнесены, кольца надеты, благословение дано, и, наконец настало время поцелуя. Оливия была почти бесчувственна, когда он обнял ее, и ей пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть. Его объятия были крепкими, а поцелуй — нежным. Краткая обедня, отслуженная перед высоким алтарем, еще больше усилила ощущение, что все происходящее — часть какого-то странного сна, который исчезнет так же внезапно, как возник.

Потом Арчибальд и Элизабет обнимали, целовали и поздравляли ее, а маленькие девочки осыпали их зернами пшеницы, застревавшими в волосах, словно зерна речного жемчуга. Смеясь, они отряхивались и отряхивали друг друга, а Лоуренс положил несколько зерен в рот себе и Оливии, когда они шли рука об руку по дорожке к дому.

Элизабет накануне показала ей дом Лоуренса, и Оливия впервые вступила за порог Виндроудхауза, который находился прямо напротив церкви, где их только что обвенчали. Он занимал большое пространство и был построен из камня. Крыша, отделанная каменной плиткой, вызывала зависть других, не таких богатых купцов, чьи крыши были покрыты соломой. Лоуренсу была приятна реакция Оливии, ее возгласы восхищения при виде больших окон с цветными стеклами и панелей из светлого дуба, покрывавших стены коридоров. Ее восторги, думал он, — это добрый знак. Он легонько подергал ее за руку, чтобы привлечь внимание.

— Ну что, леди Оливия Миддлвей? Подходит ли тебе этот дом?

Оливия улыбнулась.

— Сэр Лоуренс, надо иметь поистине зловредный характер, чтобы такой прекрасный дом мог не подойти.